А. Казанцев - Мир приключений 1962. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
Андрей достал из котомки запасные обоймы. Их было две. И одна вставлена в магазин карабина. Сняв шапку, охотник положил в нее патроны, чтоб не намокли, и подполз к лапнику, закрывавшему вход в берлогу.
Глаза, привыкшие к яркому свету, сначала ничего не различали во мгле метельной ночи. Разгоряченное лицо обдала снежная пыль, холодная и колючая. Острое дыхание ночи ободрило Андрея: стало легче дышать, утих звон в ушах. Выдвинув вперед карабин, охотник прикрыл глаза, чтобы они скорее привыкли к темноте. Открыв их через несколько секунд, Андрей стал различать деревья. И увидел метрах в двадцати от себя, у корня кедра, темный силуэт.
Тигрица лежала на снегу, вытянувшись во весь двухметровый рост, и казалась черной. Глаза ее, обращенные к слабым проблескам огня, пробивавшимся сквозь занавес ветвей, сверкали малиновым огнем.
Андрей внимательно приглядывался к силуэту тигрицы, и ему показалось, что тень очень медленно движется к выворотню. Тогда он приник щекой к прикладу и, подняв ствол на четверть выше головы тигрицы, выстрелил раз, другой.
Огненные вспышки ослепили его. Перед глазами поплыли радужные круги. Несколько мгновений он ничего не видел. Потом в синем неверном свете снежной ночи он снова различил черные стволы деревьев, ветви кустарника.
Тигрицы под кедром не было.
Андрей оглянулся.
Испугавшись выстрелов, тигренок забился в угол и хрипел в петле.
Ослабив веревку, охотник уложил пленника подальше от костра и стал ждать, что предпримет тигрица дальше.
Жар от волнения усилился и стал перемежаться ознобом. Собрав снега, Андрей лизал холодный комок сухим, шершавым языком.
Маленький амба очнулся и смотрел на человека безучастными глазами побежденного. Инстинкт сопротивления был сломлен, и зверь смирился со своей участью.
Андрею была очень неприятна тишина, стоявшая под выворотнем. Слабое потрескивание горящих сучьев не нарушало ее. Из тайги доносился слабый гул верхушек. Ветер стихал.
Чтобы успокоиться и ослабить напряжение тишины, Андрей заговорил с тигренком:
— Твоей матери не надо приходить, амба. Я могу застрелить ее. А мне совсем не хочется. Вас осталось так мало! Ее убийство бессмыслица. Все равно через полгода, когда пройдет экстаз материнства, она бросит тебя и забудет.
Андрей провел по горящему лбу комком полурастаявшего снега.
— Я охотник, амба, а ты зверь. Я мог убить тебя и есть твое мясо. Тогда я, может быть, останусь здоров. Но мертвый ты ничего не стоишь. Все мертвое жестоко бессмысленно: ветер, огонь или пуля. Хоть ее и сделал человек, но она слепа. Она может убить и тебя и меня. Я имею право убить тебя, чтобы жить, и ты имеешь такое право, и тигрица тоже. А вот холод и пуля — нет. Им все равно, и наша гибель бессмыслица. Но я не хочу убивать ни тебя, ни тигрицу. Только пусть она не приходит. Мы с тобой не враги, потому что оба хотим жить. Но пусть твоя мать не приходит. Я могу ее случайно убить. Она не может приказать холоду и ветру, а у меня есть слепое дуло и пуля, и я могу их заставить убить ее.
Тигренок дремал и беспокойно вздрагивал. Ему, наверное, снились люди, схватившие его лапы, лай собак. Он просыпался и покорно смотрел на человека, сидевшего по ту сторону костра. По его воле огонь разгорался, весело трещал, раскидывая искры: он тоже был покорным.
Вдруг тигренок снова встрепенулся.
Над самой головой, где-то у верхнего края выворотня, Андрей услышал тихое призывное урчание тигрицы. Она подползла по поваленному стволу и теперь лежала на дерне выворотня. Она прыгнула бы вниз, если бы не дым, разъедавший ей ноздри. Она боялась огня.
Андрей поднял карабин и осторожно просунул дуло между корнями выворотня и лапником, закрывавшим вход.
* * *Река вилась черной тропой среди белой земли, меж серых осин, коричневых кленов и лип, и только дубы еще не сбросили листвы и стояли рыжими великанами.
Охотники поднимались в верховья Катена на двух батах, по трое в каждом, и засветло проходили на шестах километров двадцать. Намахавшись за день, засыпали быстро, едва успев поужинать. Последними успокаивались собаки, ехавшие пассажирами. Истомившись от дневного безделья, они поднимали возню. Их было десять, обыкновенных низкорослых лаек, злых и звонкоголосых.
Только через неделю подошли тигроловы к охотничьей избушке, от которой им следовало сворачивать в сопки. Однако, как они ни спешили, здесь пришлось задержаться: надо было запастись мясом.
Той осенью в дубняке уродилось много желудей, и первый снег истоптали кабаны. Добыв свинью и подсвинка, охотники двинулись дальше.
Но — оттепель. И снег — таежная книга, в которую всякий зверь записывал свое пребывание, — растаял. Лишь на северных склонах крутобоких сопок остались кое-где белые пряди.
Десять дней прошли в бесплодных поисках: следов тигрицы не было.
— Чего шастать, остановимся табором. Пока снег не ляжет, тигрицы нам не найти, — сказал Прокопьев.
Так и сделали. Неподалеку от ключа поставили маленький сруб и стали ждать, пробавляясь охотой на кабанов. Каждый был рад привезти домой на зиму по туше. От вечерней зари и чуть ли не до полуночи пили чай, разговаривали о жизни и о тайге, слушали словоохотливого Савельича, который рассказывал об одном — о тиграх.
По-стариковски неторопливый и по-таежному мудрый, он говорил тихо, чуть нараспев, как сказку. Среди звероловов только сам Савельич да Дормидонтович помнили тигриную ловлю, а остальные знали о тигриных повадках понаслышке: редким зверем стал амба в предгорьях Сихотэ-Алиня, побили его еще лет сорок назад без пощады и смысла. И с тех пор, когда вышел запрет на убой тигров, мало кто из охотников встречал их след. Тигры ушли выше, в горы, где промышляют удэгейцы и нанайцы, потому что те угодья закреплены за их колхозами. Однако вот уже лет пять, как тигриные следы стали попадаться и в более доступных районах. Но никому из промысловиков не доводилось сталкиваться с амбой нос к носу. Как и всякий зверь, тигр избегал встречи с человеком.
Савельич говорил о тигре, как о животном полезном, миролюбивом, и в словах его чувствовалась нежность. Причем он употреблял слово «тигр» в женском роде — «тигра», вероятно потому, что по профессии тигролова ему больше приходилось сталкиваться с самками и их двухгодовалыми питомцами. Больше всего Савельича восхищал порядок, который «тигра» наводила в местах своего обиталища. Там, где поселилась она, нет волков и много зверей. Амба не распугивала животных, а волков давила без пощады. Впрочем, серый разбойник и сам старается убраться подобру-поздорову подальше, от кошки-великана. О тех, кто обвинял «тигру» в кровожадности, Савельич говорил с презрением. По его мнению, нет зверя более рачительного к живому богатству тайги.
