Тэд Уильямс - Глаз бури
- Как может Бог позволить людям умирать ни за что? - спросил Саймон, обхватив себя руками, как будто стараясь сохранить что-то внутри. - Если Бог это допускает, он жесток. Если же Он не жесток, тогда… тогда он просто беспомощен. Как старик, который сидит у окна и не может выйти из дома. Он стар и глуп.
- Не веди речей против Господа, - сказал Слудиг строго. - Над Господом не смеет насмехаться неблагодарный юнец. Он дал тебе все дары жизни…
- Это ложь! - крикнул Саймон. Глаза солдата расширились от удивления. Головы сидящих у костра обернулись к ним. - Это ложь, Ложь! Какие дары? Ползать повсюду, подобно жуку, в поисках пищи, ночлега, а потом быть уничтоженным без всякого предупреждения? Что это за дар? Делать правое дело и… бороться со злом, как учит Книга Эйдона, - а если ты так поступаешь, то тебя убивают! Как Хейстена! Как Моргенса! Дурные продолжают жить, и богатеют, и смеются над добрыми! Глупая жизнь!
- Опомнись, Саймон! Ты говоришь так от затмения ума и от горя…
- Это ложь, и нужно быть идиотом, чтобы ей верить! - воскликнул Саймон и швырнул хворост к ногам Слудига. Он повернулся и побежал вниз по горной тропе, исполненный огромной, теснящей грудь боли. Он бежал по вьющейся тропинке, пока лагерь не исчез из виду. Вслед летел лай Кантаки, похожий на хлопки в соседней комнате.
В конце концов он опустился на камень у дороги, вытирая руки о потертую ткань потрепанных штанов. Камень оброс мхом, коричневым от постоянных ветров и морозов, но все еще живым. Он долго смотрел на этот мох, не понимая, почему он не в состоянии заплакать, и даже не зная, хочется ли ему заплакать вообще.
Через некоторое время он услышал какой-то цокот и увидел, что к нему спускается Кантака. Волчица опустила нос к самой земле, улавливая запахи. Она соскочила с камня и принялась рассматривать Саймона, склонив голову, затем обошла его, потершись боком о его ногу, и продолжила спуск, вскоре превратившись в серую тень в надвигающихся сумерках.
- Саймон, друг мой, - Бинабик вынырнул из-за поворота тропинки. - Кантака уходит очень немного охотиться, - сказал он, наблюдая за ее тающей тенью. - Она не очень любит целый день ходить по моему прошению. Очень благородно от нее приносить жертвенность для меня.
Когда Саймон не ответил, тролль подошел и присел около него, положив на колени посох.
- Тобой владеет расстройство, - сказал он.
Саймон набрал в грудь воздуха, а потом выпустил его.
- Все ложь, - вздохнул он.
Бинабик приподнял бровь.
- Что означивает "все"? И где ты находил причину именовывать это ложью?
- Я думаю, мы ничего вообще не можем сделать. Ничего, чтобы стало лучше. Мы все умрем.
- С течением времени, - согласился тролль.
- Мы умрем, сражаясь с Королем Бурь. Было бы ложью опровергать это. Бог не собирается ни спасать нас, ни помогать нам. - Саймон поднял камень и швырнул его через дорожку, где он с шумом исчез в темноте. - Бинабик, я не смог даже поднять Торн. Что толку в мече, если его не поднять, им нельзя воспользоваться, его нельзя пустить в дело? Как, будь их даже три Великих меча, или как их там, как могут они убивать врагов? Убить уже мертвого?
- Мы имеем должность предпринимать поиски ответов, - сказал человечек. - Я не имею знания. Откуда ты знаешь, что предназначение меча в убивании? А если в этом есть справедливость, почему ты предполагаешь, что убивать имеет должность кто-то из нас?
Саймон подобрал еще камешек и швырнул его.
- Я тоже ничего не знаю. Я просто кухонный мальчишка, Бинабик. - Ему стало себя страшно жалко. - Я просто хочу домой. - На последнем слове у него перехватило дыхание.
Тролль встал и отряхнулся.
- Ты уже не мальчик, Саймон. Ты очень мужчина. Молодой, но мужчина, по крайней мере, достаточно к этому приближающийся.
Саймон покачал головой.
- Это не имеет значения. Я подумал… не знаю. Я думал, все будет как в сказке. Что мы отыщем меч, и что он будет мощным оружием, что мы уничтожим врагов и что все будет хорошо. Я не думал, что кто-нибудь еще умрет! Как может существовать Бог, который допускает, чтобы умирали хорошие люди, что бы они ни делали?
- Это еще один вопрос, на который я не имею ответа… - Бинабик слегка улыбнулся, щадя чувства Саймона. - И я не имею возможности обучать тебя истинности. То, что превращалось в наши легенды о богах, оставалось в забываемом прошлом. Даже ситхи, которые проживают очень давно, не имеют знаний о том, как начинался мир или кто полагал ему начало, по крайней мере наверняка. Но я могу говаривать тебе маленькую важность..
Тролль наклонился, тронув руку Саймона, и подождал, когда его юный друг поднимет глаза.
- Божества на небесах или в камне местополагаются весьма далеко от нас, и мы можем только производить угадывание их намерения. - Он сжал плечо друга. - Но мы с тобой проживаем в то время, когда бог снова ходит по земле. И этот бог не имеет стремления к доброте. Люди имеют возможность сражаться и умирать, возводить стены и разрушать камни, но Инелуки умирал и возрождался: этого никто не совершал, даже ваш Узирис Эйдон. Весьма сожалею и не имею наличия богохульствовать, но Инелуки совершал то, к чему имеет способность только бог. - Бинабик слегка потряс Саймона, заглядывая ему в глаза. - Он питает зависть и ужасность, и мир, который он будет созидать, будет ужасен также. Наша задача имеет очень большую затруднительность и требует редко встречаемой отважности, Саймон. С вероятностью, мы не будем добиваться преуспевания, но у нас нет возможности отказываться от своей должности.
Саймон отвел взгляд от глаз Бинабика.
- Вот это я и говорю: как бороться с божеством? Нас раздавят, как муравьев. - Еще один камень полетел во тьму.
- Может быть. Но если мы не будем одерживать борьбу, то не сможем рассчитывать на очень большее, чем судьба раздавленных муравьев. Поэтому мы имеем необходимость предпринимать попытки. За самыми тяжелыми временами всегда преследуют другие. Мы можем умирать, но наша смерть будет означивать жизненность для других. С вероятностью, в этом не очень много утешений, но, во всяком случае, очень много истинности.
Тролль отошел и сел на другой камень. Небо быстро темнело.
- И еще, - сказал Бинабик, - может быть, глупо или не глупо молиться богам, но проклинать их - очень не признак мудрости.
Саймон ничего не сказал. Они посидели в молчанье. Наконец, Бинабик вытащил из полости своего посоха нож, вытряхнул оттуда костяную флейту и начал играть медленную грустную мелодию. Диссонирующая музыка, созвучная голосу одиночества, который звучал в душе Саймона, эхом отдалась в горах.
Саймон передернулся, когда ветер пробрался под его потрепанный плащ. Шрам на щеке ужасно щипало.
