Орда встречного ветра - Дамазио Ален

— Поднимайся! Оставь его!

— Я не могу его бросить! Он же умрет!

— Поднимайся! Тебя засосет вниз! Поднимайся ко мне! Хватай меня за ногу! Давай!

— Он умрет!

— Ты сам сейчас умрешь! Поднимайся!!!

Соскользнул он или намеренно упал? С двух метров он рухнул на решетку. Прямо слева от Шиста.

— Дарбон! — подскочил он с ледяным криком. — Дарбон!! Оставь его!

С минуту он простоял на коленях, пытаясь оторвать птицу от решетки, но взявшийся из ниоткуда вертикальный ветер, всасывал воздух с такой силой, что Стреб сам еле держался под этим потоком. Его неоднократно присасывало к решетке, но каждый раз он поднимался с видимым нарастающим усилием. Затем сила притяжения стала невыносимой. Веревка врезалась мне в спину от напряжения. Я боялся, что она вот-вот порвется. Там, внизу, ястребник снова упал ничком на решетку. Прямо на свою птицу. Больше он не поднимался. Я продолжал звать его сквозь завывающий ветер.

^

Лети, лети, Шист, полетай еще для меня, моя птица… Лети сквозь усталость, прорвись через прутья моих ребер, разверни в граните скал свои крылья и умчись стремглав через толщу неба, а потом возвращайся ко мне рассказать, что увидишь по ту сторону синевы, на той стороне старого ветра, в который я превратился…

Хлопай крыльями еще и еще, бей, маши для меня ˙˙˙ Я не стану тебя душить, я лишь прилег на тебя, чтоб свить из

своих рук гнездо, защитить тебя от балобанов — тех, что разучились летать и лишь могут подняться в небо, чтобы камнем-сорваться-вниз взмывают вверх чинами и рангами, чтобы рухнуть с высот хищники иерархии сверх уверовавшие ^{v v v} Ты всегда будешь мчаться вдоль земли, мой верный проворный парусник, ‘ мой новобранец низкого полета, всегда будешь мчать параллельно нашим шагам — потому что ты сумел сохранить пламя горизонтального полета — потому что ты лучше знаешь ветер, ‘ Шист, ˆ лучше других знаешь, что ветер это стена продырявленная шквалами ` ` твоя единственная добыча разумом, твоя находка к нам ˆ ` проход, через который лежит мой путь `, где я создаю и воспитываю твою расу ˙˙˙

Лети лети, ’ ˆ мой ястреб, ’ лети сквозь мои руки ˆ сквозь мою веру —, ’ соколы короли, ’ но принцы летают в ногу сквозь поросль и беспорядок нашего поиска себя ˙ ˙ ˙

π

Не знаю, сколько времени я так провисел на веревке посреди колодца. Я смотрел на ястребника. Вскоре тот перестал двигаться. Но продолжал дышать, в этом я был уверен. Долго. Когда поток ветра остановился, я развернул веревку в одну длину и спустился. Кориолис умоляла меня этого не делать. Но что с того. Я взял Стреба за правое плечо и повернул его. Всю одежду с него сорвало ветром. Он лежал совершенно обнаженный. И по-прежнему держал в руках свою птицу, прижимая ее к грудной клетке. Хотите верьте, хотите нет, но птица была жива. Ястреб расправил крылья и взглянул на меня своим оранжевым глазом. Я оторопел. Он отряхнулся и взмыл, шелестя крыльями, прямо к выходу в скале. Вот.

Ω

Вопрос нескольких дней, я этим двоим толстощеким так и сказал. «Держите кураж по курсу, надыбаем мы скоро этот спуск, и снова рванем к верховью! У Ороси тормоза поехали с тех пор, как Сов ее дыроколить взялся, нечего ее слушать, рты позакрывали и марш на юг», — так им и сказал. Ну они что, посмеялись, как обычно, двух таких удальцов, конечно, еще поискать надо! Бужу их, значит, сегодня утром, — ну да, я на карауле был, и что с того? Смотрю с низовья несется стадо ветровых жеребцов! Я таких только в загоне видел, да и то сто лет назад! Это вам не лошаденки, что у подветренников орало тягают. Во-первых, ветровые жеребцы стройнее, и грива у них на ветру развевается, они друг другу все соринки из нее выщипывают. А главное морды у них более вытянутые, тонкие, как лезвие, это им придает вид поблагороднее, да еще и с их мастью блестяще-серебристой, красота! Ну я братишек растолкал тогда, знаю, что они к этим скакунам не ровно дышат, так они раз-два и вперед, так босиком и погнали все стадо галопом. Потом прыти приспустили чуток, тихонько подойти хотели, но жеребцы в отказ, слегка подступить дали и снова деру, ищи за горизонтом! Я к полудню уже хороший отрезок успел пройти, и тут слышу у меня за спиной целая кавалькада, два моих резвуна несутся каждый на своем коне, да еще и мне третьего в придачу тянут. Я его быстренько приручил и погнали, ровнехонько на юг, скачи моя лошадка, в три раза быстрее, чем пешком, вот это я понимаю!

Ладно. Хорошего понемногу. Стали мы на привал, а они мне: «Мы за другими сгоняем, еще парочку жеребцов приведем, а ты поспи пока, ты всю ночь на карауле простоял! А мы тебе еще и дичи заодно раздобудем». Только они так и не вернулись. Без шуток. Я целый день прождал. Думал, может заблудились. Ночью тоже никого. Я и утро

все прождал. У меня внутри такая размазня началась, хоть воем вой через намордник, едкий туман по крови пошел. Оставил им сигнальный флажок, что я обратно в лагерь пошел, мы уже девять дней как в пути были. Не знаю я куда они подевались. Хрон их что ли проглотил. Непруха, мало сказать.

— Давай вот этого, Горст! Видел, грива какая?

— Как пламя костра!

— В жизни такого стада не видал!

— А там вон еще горсов куча!

— Где?

— Да вон, на берегу реки! И олень ветророгий!

— Может тут и заночуем?

— А и с радостью. Я бы и вообще на пару дней остался! А ты что скажешь?

— Скажу, что я только за. Да и вообще у нас времени с головой. Какие у нас еще дела, а?

— Не знаю, Карст, я думал мы что-то сделать вроде были должны, но вспомнить не могу.

— И я по ночам все забываю, я вот светлячков собираю и все мои заботы куда-то сразу оп!

— И я их тоже собираю, мы сегодня ночью вместе целую кучу насобирали, помнишь?

— Да ты, наверно, лучше помнишь. Но я себя так хорошо чувствую, как никогда прямо, а ты?

— И я как ты… только лучше!

— Ты когда хочешь, так аж смешнее трубадура!

— Правда, еще и трубадур был, такой парень умора… Помнишь?

— Может быть! Иди смотри, тут голубики сколько!

)

Четырнадцать дней истекло, а ни одна из групп так на горизонте и не появилась. За это время живот у Оро-

си округлился в ускоренном темпе — феномен, который она отчасти объясняла присутствием хронов, а отчасти тем, что с каждым днем все больше принимала сам факт родов, мысль о которых всячески от себя отгоняла до этого. Она обучала меня самым сокровенным тайнам мастерства и это заметно облегчало ее ношу, Ороси понимала, что сможет передать свою миссию дальше, или во всяком случае встретиться с ожидавшим ее испытанием, не опасаясь того, что оно поглотит духовные завоевания целой жизни, и что она так и не успеет их передать. Хотя двух недель, разумеется, было недостаточно, чтобы покрыть огромный отрыв в моих познаниях, ритм и компактность, с которой учила меня Ороси, уже стала проявляться видимой концептуальной конструкцией, состоящей из того, что я усваивал быстрее и проще всего.