Владимир Михайлов - СОВЕТСКАЯ ФАНТАСТИКА 80-х годов (антология)
В этих заботах он с легким сердцем пожертвовал жениховствующему, предсвадебному Шерстобитову два билета на Карцева и Ильченко, а сам подменил его в дружине: подняв ворот тулупчика, до полуночи патрулировал пустынную Воздухоплавательную улицу, знакомясь с историями из жизни бывалого двадцатилетнего старшины. Из почтового ящика в подъезде вынул открытку с напоминанием о квартплате.
— Ну-ка... тряхни нашу самобранку! — пошутил он, поцеловав Верочку в прихожей. И как-то... не то чтобы что-то такое возникло... не то чтоб они друг друга поняли... а может, и поняли...
Верочка открыла защелку стенного шкафа, достала из синей нейлоновой куртки с надорванными карманами кошелек, с улыбкой открыла, перевернув, и тряхнула. На зеленый линолеум прихожей выпорхнули синенькие пятерки: раз, два, три, четыре...
В спальне испуганный совет шел шепотом, хотя дети в другой комнате давно спали. Ночью Верочка грела молоко: Павел Арсентьевич не мог уснуть, а снотворное в их доме отродясь не требовалось.
— Товарищи,— храбро вопросил Павел Арсентьевич в лаборатории, — кто мне двадцать рублей возвращал, братцы?..
Прозвучало бестактно. Большинство хмыкнуло, а Танечка Березенько покраснела. Толстенький Сергеев пожал ему плечо и мужественным голосом попросил обождать аванса. Павел Арсентьевич смутился, отнекивался.
Отнекиватьсяу Агаряна, Алексея Ивановича, начальника лаборатории, не приходилось. Алексей Иванович хлопотливо усадил его в кресло, угостил сигаретой, осведомился о жизни, после чего крутнул свои кавказские усики и поручил бегленько накидать ему тезисы для выступления на отраслевом совещании — за последние полгода, только основы, ну, как он умеет. Всех след простыл, а Павел Арсентьевич терзался муками слова, пока сдал перелицованный текст злой золотозубой блондинке, распускавшей свитер в пустом машбюро.
Перед сном стукнул кулаком по подушке, извлек из тумбочки подле кровати помещенный туда кошелек и скованными пальцами дважды пересчитал восемь бумажек пятирублевого достоинства.
— Верочка,— фальшиво и крайне глупо обратился Павел Арсентьевич,— ты зачем сюда-то свой аванс положила?..
Аванс лежал в денежной коробке из-под конфет «Белочка», в бельевом шкафу. Павел Арсентьевич закурил в спальне. Верочка пошла греть молоко.
От субботника, проводимого в четверг, Павел Арсентьевич неумело попытался увильнуть. («С таким лицом отказывать в просьбе — означает обмануть в искреннейших ожиданиях... Непорядочно...») И выгребал Павел Арсентьевич ветошь из закройного без всякого подъема духа.
И подозрения его не могли не оправдаться.
Плюс двадцать рэ.
А в пятницу хоронили директора пятого филиала, и отряженный от лаборатории Павел Арсентьевич стоял с траурной повязкой среди венков, имея лицо воистину скорбное...
(Плюс двадцать рэ.)
В его отсутствие Верочка погасила задолженность за квартиру, прибегнув к сумме из этого кошелька. Грянула сцена.
Убедившись в недостаче, Павел Арсентьевич хлопнул своим персональным Клондайком об стену и призвал Верочку в спальню.
— Что — это? — твердо допросил он.
Верочка засвидетельствовала:
— Это деньги.
— Откуда? — надавил Павел Арсентьевич. Для него такая интонация являлась признаком значительного раздражения.
Верочка ответила:
—: Из кошелька.— И нервно засмеялась.
Ночное совещание постановило: ну его к лешему. Унизительно и небезопасно. Что надо — на то они сами заработают. Еще неизвестно, откуда эти деньги в кошельке берутся. И вообще что это за кошелек такой. Может, здесь такое замешано, что потом грехов не оберешься. Лучше держаться подальше. А посему сдать в бюро находок, и пусть кому принадлежит тот; и„владеет.
На Литейном в бюро находок («гибрид сберкассы и камеры хранения») Павел Арсентьевич заполнил за стойкой бланк и облегченно вздохнул. Старик в гардеробщицком халате казенно кивнул крапчатой лысиной. Павел Арсентьевич сунулся в карман, засуетился и оцепенел: забыл дома... Конфуз был.
Перерывали жилище всей семьей. Валерка брезгливо возил веником под ванной. Светка, перетряхивая игрушки, деловито разломала старую гармонику и нелюбимую куклу Ваньку под предлогом поисков внутри. Посреди развала Верочка пристально посмотрела Павлу Арсентьевичу в глаза, влезла рукой в задний карман его брюк и достала искомый предмет.
Предмет содержал сто десять рублей. Вдвое против вчерашнего.
— Паша, — сказала Верочка и оробела,— может, так надо?..
— Кому? — резонно возразил Павел Арсентьевич. И сам себе ответил: — Мне — нет.— Подумал и добавил:—Тебе — тоже нет.
Еще мысль трепыхнулась, что у Танечки вот есть дубленка, а у нее нет, что у Сергеева знакомый частник-протезист вставляет фарфоровые зубы... вздохнул и обнял жену.
Теперь перед высокой двустворчатой дверью бюро он зафиксировал кошелек в кармане. По заполнении бланка карманы в совокупности содержали: носовой платок, сигареты «Петровские», спички, ключи от квартиры и почтового ящика и шестирублевую проездную карточку на декабрь. Абзац.
В заснеженном сквере у метро «Чернышевская» закурил на скамеечке: осенился — проверил.
Достал! Пересчитал.
Двести двадцать как одна копеечка.
«Удваивает, негодяй...» — прошептал Павел Арсентьевич.
Зажал постыдный рог изобилия в кулаке и решительно направился обратно.
Кошелек неукоснительно исчез при пересечении линии порога и появился при выходе. Павел Арсентьевич мрачно произнес не к месту фразу: «Вот так верить людям» — и пошел вон.
Четыреста сорок.
Выкинуть? Ну, знаете... Да и... тоже не получится...
Последний отчаянный заход добавил пятерку. Эта мелочность подачки воспринималась особенно оскорбительно. Мол, не ерунди, дядя, ты уже все понял.
Умница Верочка самочинно приобрела бутылку «Старого Замка», и два зеленоватых стаканчика с вином светились, как в добрую старь, на тумбочке у кровати.
Выявленная закономерность не поддавалась материалистическому истолкованию, а в идеалистическом они были не сильны. Ученый совет твердого мнения не вывел. Информацию постановили во избежание труднопредсказуемых последствий не распространять, а в качестве дополнительных мер предпринять походы в филиал Академии наук и районное отделение милиции, а также дать объявление в «Вечерку».
Насчет Академии наук Павел Арсентьевич представлял себе туманно, а сине-молочная вывеска милиции светилась по соседству. Сержантик в рыжих бакенбардах, не отрываясь от телефона, понимающе проследил, как потерянного вида гражданин охлопал себя по груди и бокам, покраснел и ретировался.
