Дэн Симмонс - Илион
– Хорошо.
– А во-вторых, привяжи меня к чему-нибудь тяжелому, пожалуйста. Прикольно, наверное, парить на левитационной упряжи (ну и заумные здесь все же технологии!), но ведь я могу снова улететь в море.
– Уже сделано, – заверил его товарищ. – Специально для тебя нашел самый крупный камень на этой скале.
– Точнее, на погребальном кургане шустрой амазонки Мирины. Великолепно. Кстати, ты не в курсе, что это за дама и почему ей такая честь?
– Понятия не имею, – отозвался европеец.
Потом, опустившись на четвереньки, опрометью кинулся в ахейский лагерь. Некоторые греки с изумлением оборачивались на престранное создание. Прочим было не до него.
К счастью, Манмуту не пришлось рыскать по всему берегу в поисках отважных героев – те сами вышли к заградительным рвам, ведя за собой на старое поле брани уцелевших военачальников и две-три тысячи солдат. Моравек решил соблюдать приличия и встал на задние лапы для подобающего приветствия.
– А, маленькая машинка, – поздоровался Ахиллес. – Где твой господин, сын Дуэйна?
В течение целой секунды европеец переваривал услышанное.
– Хокенберри? – вымолвил он наконец. – Прежде всего никто из людей не является моим господином, как и сам я – не человек. А во-вторых, схолиаст решил наведаться на Олимп и выяснить намерения бессмертных. С минуты на минуту он должен вернуться.
Сын Пелея обнажил белые зубы в ухмылке:
– Отлично. Знание противника никогда не помешает.
– Не слишком-то оно помогло старине Долону, – проворчал Одиссей, который шел как раз между новыми союзниками.
За спинами предводителей расхохотался Диомед. Гектор нахмурился.
– Долон – лазутчик, посланный прошлой ночью в стан ахейцев, – прокомментировал Орфу. – Диомед с Одиссеем изловили шпиона, посулив жизнь и безопасность, вытянули из него все военные тайны, а затем отрубили голову. Полагаю, Лаэртид напомнил об этой истории, потому что не до конца доверяет Гектору, к тому же…
– Давай отложим это. – Манмут спохватился и поменял частоты. – Мне тут надо сосредоточиться.
– Что ты сказал? – рявкнул Приамид.
А он явно не в духе, подумалось моравеку. Хотя, конечно, герой еще не предал земле прах своей матери и сводной сестры, погибших при взрыве. Вот только известно ли ему об этих утратах? Возможно, у Гектора просто дурное настроение.
– Всего лишь вознес краткую молитву моим богам, – ответил европеец.
Одиссей опустился на одно колено и внимательно ощупал тело, руки, ноги, защитный покров пришельца.
– Остроумный механизм. Божество, создавшее тебя, должно быть подлинным мастером своего дела.
– Благодарю, – кивнул Манмут.
– По-моему, я читал эти слова у Самюэля Беккета, – усмехнулся иониец.
– Заткнись! – Моравек выругался. – Никак не запомню, когда переключаться.
– Все молится, – уважительно заметил сын Лаэрта, поднимаясь на ноги. – Как он там выразился? Мол, «я – вообще никто?» Я – Никто… Надо бы запомнить, пригодится.
– О, быстроногий Ахиллес, – изрек европеец на красивом греческом. – Позвольте узнать, что вы намерены делать?
– Еще раз вызовем богов на схватку. Честный поединок или рать на рать, как пожелают.
Манмут окинул взглядом изрядно поредевшие греческие войска; многие бойцы шагали вслед за командиром, истекая кровью. У горного хребта собирались остатки троянских сил – не более тысячи верных мечей.
– И это – ваша армия? – спросил моравек.
– Остальные присоединятся позже, – бросил Пелид. – Итак, маленькая машинка, встретишь Хокенберри Дуэйнида, передай, чтобы искал нас на поле брани, где-нибудь посередине.
Герои устремились дальше. Европеец едва успел увернуться из-под ног и тяжелых щитов ахейских предводителей.
– СТОЙТЕ! – заорал Манмут, прибавив больше громкости, чем собирался.
Ахилл, Гектор, Одиссей, Диомед, Нестор и другие обернулись на зов. Простые воины почтительно расступились.
– Через полминуты, – выдохнул моравек, – что-то должно произойти.
– Что именно? – потребовал ответа Приамид.
– Не знаю. Неизвестно даже, ощутим ли мы здесь какие-то последствия. Провалиться на месте, а вдруг мой самодельный таймер возьмет, да и откажет?..
– Ты опять говоришь молча, – сообщил Орфу.
– А, извини. – Европеец перешел на слышимую греческую речь. – Погодите, и сами увидите. Еще восемнадцать секунд.
Кстати, в античности совсем другие меры времени. Ладно, лишь бы дошел основной смысл сказанного.
– А ведь даже если Прибор не оставит от Марса камня на камне, – задумчиво промолвил краб, – мы пока не уверены, что эта Земля находится в той же вселенной и времени. С другой стороны, так называемые местные боги все равно соединили ее с Олимпом тысячью квантовых туннелей.
– Девять секунд.
– Интересно, как выглядит взрывающаяся планета при дневном освещении, когда смотришь отсюда, из Малой Азии? Надо бы устроить небольшую имитацию, смоделировать…
– Четыре секунды.
– Хотя на фиг? Можно поглазеть и так. У кого есть чем.
– Одна.
57
Олимп
Не припомню, чтобы Арес или Гефест квитировались, пока волокли меня из Великого Зала, но готов поспорить, что так оно и было. Комната, куда меня заточили, находится на верхнем этаже невообразимо высокого здания на восточной стороне Олимпа. Окон как таковых здесь нет, зато еще одна дверь (первая плотно затворена) выходит на балкон, под которым тянутся сотни футов отвесной скалы. На севере в предзакатных лучах плещет море цвета начищенной бронзы, а далеко-далеко на востоке вырисовываются три вулкана – марсианских, как я теперь понимаю.
Так это Марс. Боже всемилостивый. Девять долгих лет… Марс.
Меня трясет озноб. Обнаженные руки и бедра покрылись гусиной кожей, и голая пятая точка тоже наверняка в мурашках. Босые ступни вообще заледенели на мраморном полу. Скальп изрядно ноет после жуткой выволочки, однако любая боль – пустое по сравнению с терзаниями самолюбия! До сих пор не могу поверить, что меня так легко разоблачили… в прямом и переносном смысле.
Кем же ты себя возомнил? Насмотрелся на богов и супергероев, вот головка и закружилась. Забыл, как и в прошлой-то жизни не представлял собой ничего особенного, а сейчас и подавно.
Дело в побрякушках, будь они неладны, – левитационная упряжь, непробиваемые доспехи, вибрас, квит-медальон, и остронаправленный микрофон, и усилительные линзы, и еще тазер, и, наконец, Шлем Аида… Мишура для крутого имиджа, от которой моча ударяет кое-куда.
