Василий Головачёв - Русская фантастика 2014
— Выгнала! Прочь, говорит! Девочки! Родные! Помогите!
— Чем тебе помочь? — скрестила руки на груди Оля. — Двадцатку на пиво?
— Пить не буду! Ничего не буду! Вылечусь! Работу найду! Помогите, пропаду без нее, совсем пропаду! Не могу я без нее! Не знаю ничего, как жить — не знаю, куда идти — не знаю, а она меня прогнала! Не любит она меня!
Женщины переглянулись. Оля прикусила губу, Галя, охая, потянула Савченко с полу.
— Вставай, вставай, дурак, не плачь ты, что-нибудь придумаем, она же добрая у тебя, вот ты завяжешь, работу найдешь, а там обратно попросишься, у вас же детки, да и она тебя любит.
— Мне ехать пора, Галь. Вы тут сами, а? Анатолий, ты не волнуйся, все наладится. Ты пока у нас поживи. Галя тебе комнату сейчас покажет.
Оставив их, Оля выскочила на улицу, добежала до проспекта, встала у обочины, подняла руку. Мимо проносились, слепя фарами, машины, было влажно и холодно, ветер трепал полы пальто и концы шарфа, рыжеватые волосы Оли развевались. Остановилось такси:
— Куда?
— В шестую горбольницу, — Оля села, пристегнулась, — пожалуйста, быстрее.
— Несчастье? — посочувствовал таксист.
— Да. Несчастье.
Она вынула из сумочки сотовый, включила его. Набрала Шорохова.
— Лев Ильич… Лева, у нас беда. У нас Анечка в больнице, новая девочка.
— Что случилось?
— Суицид. Я еду к ней. Ты приедешь?
— Нет, Оля, я не приеду. Это — твоя ответственность. Я буду дома.
— А если что-то, а если я не справлюсь?
— Ты попросишь — и я помогу. Равные поступают так.
Оля нажала отбой. Она смотрела перед собой на блестящий асфальт проспекта, кусала губу и хмурилась. Таксист тактично молчал. До шестой больницы доехали быстро, минут за пятнадцать, машина остановилась у проходной, Оля выскочила, сунулась в будочку охранников, но там никого не было, тогда Оля побежала к ближайшему корпусу по скользкой дорожке, петляющей между сосен. Больничный парк сейчас, в зимней предрассветной темноте, казался густым нетронутым лесом. Лишь впереди оранжевым светились фонари.
В приемном покое Олю выслушали и объяснили, куда идти. Она взяла бахилы и халат, поблагодарила сбивчиво, прижимая сумочку к груди, поднялась на лифте.
Больница. Оживленные коридоры — снуют медсестры и врачи, больные бредут на анализы и процедуры, пахнет манной кашей и подгоревшим какао. Оля попыталась отыскать нужную палату, но выяснилось, что ей не сюда, а этажом выше, и она снова поспешила к лифту, втягивая голову в плечи.
На четвертом суеты не было. Пустой коридор, продавленные диванчики вдоль стен. На одном — пожилой мужчина. Спина прямая, взгляд остановившийся. Оля процокала, морщась при каждом звуке, вперед, остановилась рядом с посетителем. Он сидел прямо перед дверью нужной ей палаты. Оля пожала плечами, потянулась к ручке.
— Вы куда это?! — Медсестричка в белом халате и черном ошейнике кинулась на перехват. — Вы к кому? К Беленькой? Туда нельзя!
— Извините… Да, к Анне Беленькой, я из центра «Нижний космос»…
Мужчина на диванчике засмеялся, будто закряхтел, и поднялся.
— Ну, я вас оставлю, — пробормотала медсестра и вернулась на свой пост.
Оля протянула руку, представилась:
— Ольга Шорохова.
— А я — отец Ани.
Имени он не назвал. Обошел Олю вокруг, рассматривая и качая головой.
— Значит, вы из центра. Ну, вы не знали.
Оля коснулась голой шеи.
— Как — отец? Она говорила, нет родителей.
— А так — отец. Что же вы по базе не пробили? Больна моя Аня. Давно больна. Если бы не Игорь, не его настойчивость, она бы из больниц не выходила.
— Я не понимаю…
Дверь палаты распахнулась, из нее быстрым, энергичным шагом вышел верх лет сорока, подтянутый, седой, с жестоким, но печальным лицом. Оля ойкнула. Игорь Борисович Успенский часто появлялся на экране телевидения, не узнать его было невозможно.
— Я… Здравствуйте, Игорь Борисович, я…
— Дамочка из «Сабспейса», — усмехнулся отец Ани.
— Ага. — Медленно произнес политик. — Давайте присядем. Как вас зовут?
— Оля.
— Ольга?..
Она снова коснулась голой шеи.
— Ольга Александровна. Лучше без отчества.
— Шорохова?
— Да-а..
Успенский в упор посмотрел на нее и усмехнулся. Оля покраснела.
— Ладно. Ольга. У меня пока что к вам один вопрос, хотя, наверное, его стоило бы задать Льву Ильичу — имел честь быть знаком с вашим супругом, правда, шапочно, пересекались по делам. Так вот. Почему мне не сообщили, что Аня у вас?
— Она… Фамилии разные. Больше ничего не сообщила. Даже фамилию и имя поначалу не хотела. Просила никому. Она…
Оля зажмурилась, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов.
— Позвольте быть с вами честной, Игорь Борисович. Аня обратилась к нам за помощью. Я работала с ней недолго, и, раз допустила попытку суицида, непрофессионально. Я готова ответить перед законом. Но Аня просила нас не сообщать вам о ее местонахождении. То есть она просила никому не говорить. Она опасалась за свою жизнь. И поэтому я здесь. И, раз вы здесь, давайте разбираться как цивилизованные люди…
Отец Ани снова рассмеялся и закрыл лицо руками. Игорь Успенский склонил голову к плечу.
— Что же она рассказала? Что я ее бил? Истязал? Держал на цепи? Пичкал лекарствами? Она больна, Оля. Аня — шизофреничка. Тяжелая форма заболевания, почти без улучшений. Вроде бы мы добились стойкого результата, но она сбежала, снова сбежала — не в первый раз. И каждый раз находятся те, кто ей помогает. Каждый раз она придумывает новые жизни, новую беду, каждый раз прячется от меня.
Оля отвела взгляд.
— Посмотрите на меня, Оля. Я похож на бытового садиста? На избивающего несчастного ребенка? Она отказывается от пищи, в период обострения почти не ест. Она обманывает меня, не принимает лекарства. Я ее люблю. Она портит мою репутацию, я не могу показываться на публике со своей молодой очаровательной женой. Я не могу приглашать гостей. Но я ее люблю. Я трачу целые состояния на ее лечение. Я надеюсь. Я несу за нее ответственность, однажды взяв.
Оля принялась ковырять заусенцы. На Успенского она не смотрела.
— Посмотрите на меня. Ну же?
Оля подняла лицо.
— Я. Похож. На психа. Избивающего жену?
— Н-нет, что вы, но…
— Она убедительна. Ей всегда верят. Она глубоко несчастна. Но не только я люблю ее и отвечаю за нее — она тоже любит меня. И когда лекарства подействуют, вспомнит об этом.
Оля дернулась, будто ее ударили.
— Хотите к ней зайти? — спросил Успенский.
— Да.
* * *Шорохов курил в форточку. Оля остановилась в дверях, обеими руками держась за косяк.