Дмитрий Шмелев - Темпус
Не знаю, сколько это продолжалось. С каждым новым звуком непонятная "связь" крепла — помимо головной боли я начал ощущать боль физическую, словно пытали меня самого. С ужасом пришло осознание того, что мычит женщина не из-за кляпа — ей попросту выбили зубы, все до единого, а затем сшили рот. Либо среди эльфов-магов есть менталист, способный читать разум пленницы словно открытую книгу, либо все что надо, они успели узнать раньше, и ведьма больше им не нужна — и боль причиняется ей ради забавы. Светлые с-суки…
Когда все кончилось, женщина не могла даже всхлипывать. Я же, устремив взгляд в никуда, валялся в кустах, пуская носом кровавые пузыри. Физическое и одновременно душевное истощение — врагу такого не пожелаешь… Разве что тем остроухим, что ведьму пытали. Мрази. Ни во что низшие расы не ставят, относясь, как к скоту… Ладно ради дела проводить пытки — на том же допросе, добиваясь ответов. Но просто так, в удовольствие… До такого даже дроу не опускаются, по крайней мере, если жертва перед тобой беззащитна. Одно дело — в пылу боя, азарте погони иль схватки. Подскочил, ранил, отпрыгнул… Чувствуешь, как противник теряет алую жидкость, ощущаешь его страх… Но чтоб просто так, раз за разом разрезать пленника, пускай даже низшего? Не требуя от него даже ответов и ловя эмоции ужаса? Просто так, ради забавы, чтобы показать свое совершенство? Ублюдки, даром что светлые. Выс-сокорожденные, но низ-ско деградировавшие.
Когда я очухался и хоть немного пришел в себя, в деревне царила веселая суета. На площади, видимо использовав силу друида, наспех вырастили деревянный помост с колесом, похожим на то, в которых бегают хомяки. Внутри колеса находился широкий крест, на ободе — куча шипов. Метрах в трех от этой конструкции торчала рогатина — высокая трехметровая палка-бревно с разветвлением на конце. Начиная от середины ее рога утончались, постепенно превращаясь в тонюсенькие веточки, которые сплетались сверху между собой. Получилось что-то навроде дырявой ложки, или же палочки, которой пускают мыльные пузыри. Второе предположение оказалось ближе к правде: повинуясь жесту эльфа, внутри "рогатины" заколыхалась мутная пленка. Не думаю, что светлые сволочи будут пузыри надувать — скорее тут что-то похуже.
Вскоре на площадь притащили пленницу — судя по безвольно волочившимся ногам, она была без сознания. Либо же их попросту перебили… Неприятно засосало под ложечкой — ничем иным, кроме как средством казни, конструкция быть не могла. Ведьму явно не ожидает ничего хорошего, а меня — вместе с ней. Сбежать что-ли, пока еще есть время? Неизвестно, на каком расстоянии действует связь, но явно чем дальше — тем послабее.
Эльфы тем временем, не мешкая, прикрепили женщину в центре креста и привели в чувство. Нет, не похлопыванием по щекам. Нет, не пощечиной. И даже не облили водой. Остроухие мрази попросту вонзили шипы в тело пленницы, распяв ее внутри колеса. В моей голове послышался сдавленный стон — от боли ведьма невольно очнулась.
Повинуясь властному жесту своего командира, светлые отошли от помоста. Взмах рукой — и колесо начинает вращение. Медленно, неторопливо, как секундная стрелка часов — разве что плавно и без остановки. Еще один взмах — и пленка на "палке для пузырей" начинает светиться. Что-то сейчас будет…
В голове появляется ощущение чужого присутствия.
— Очнулся (проснулся? воспрял?) — приходит мыслеобраз от дроу. Окинув распятую пленницу цепким взглядом, носить быстро вникает в происходящее.
— Круг Солнца (круговорот светила?). — поясняет он. — Казнь-пытка (долгая смерть?). Изобретение (исконно?) светлых (эльфы, раса).
Появляется осознание того, что сейчас будет. Шипы, что находятся в теле жертвы, связаны с колесом, а то, в свою очередь — с магией земли и природы. Эта конструкция медленно лечит распятого на кресте, не давая ему умереть. Не только лечит, но и держит в сознании, не позволяя соскользнуть в обморок. На "рогатине" же вовсе не пленка — это линза, собирающая солнечный свет. Колесо с пленником крутится, находясь в постоянном вращении, подставляя сконцентрированным лучам то одну, то другую часть тела. Изредка казнь останавливают и дают жертве попить — чтобы подольше помучалась. И так без остановки, до тех пор, пока несчастный узник не выдержит окончательно. Либо его допекут лучи солнца, иссушив до невозможности, либо кровь зальет мозг, прерывая жизнь разума. Пытка, длящаяся часами.
Словно отвечая моим мыслям, линза вспыхнула, ярко осветив лицо пленницы. Дроу нахмурился и, коротко пошевелив пальцами, приблизив изображение. При крупном плане окровавленного лица ведьмы я было поморщился, но затем замер, недоуменно всматриваясь. Женщина, словно почуяв меня, с трудом подняла глаза. Грубо зашитые, все в багровых потеках губы дернулись, пытаясь что-то сказать.
— Бе…ги… — послышался шепот.
Я похолодел, пронзенный волной ужаса. Это была Мари.
Глава 17. Милые кости
Не выдержав, я протянул руку вперед, словно пытаясь коснуться щеки девушки. Кисть прошла сквозь картинку, добавляя иллюзорности происходящего. Нет. Так не должно быть. Они собираются принести ее в жертву. Мари. Ту, что была добра ко мне. Ту, что действительно хотела помочь. Ту, чьи муки и боль я только что испытал.
— Elli'sta'reotvilir![35]
Спасая мою психику, дроу отдалил картинку. Маленькая, хрупкая женская фигурка на большом колесе. Уже даже не дергается и не вырывается — просто безвольно повисла. Я судорожно сжал кулаки.
Носитель, прислав мыслеобраз с просьбой спокойствия, пояснил:
— Ее не спасти (возможность — отрицание).
Кулаки непроизвольно сжались еще крепче — так, что ногти с силой вонзились в ладонь. Реагируя на душевное состояние, мир начал смазываться, окрашиваясь в черно-бордовое.
— Слишком много (количество-наличие) светлых (эльфы, раса) вокруг (здесь? там?).
Я невольно зашипел, признавая правоту дроу. Слишком много врагов. Слишком. И Мари не спасу и сам погибну. Подобного бессилия я не ощущал очень давно — еще с юношества. На душе было паскудно. Пускай она была шпионкой… Пускай "темной лошадкой"… Пускай гипнозом меня направляла… Это все в прошлом. Помимо этого она была добра. Заботилась, холила и лелеяла. Принимала, как своего. Была той самой "любящей" человеческой самкой. И…кажется частично стала "любимой". Не для носителя, нет. Для меня.
Вся та боль, что я испытал, валяясь под деревом… Все эти истошные крики… Это — уже не игра. Это — всерьез. Кем бы Мари не была — подобного не заслужила. Даже находясь при смерти, она защищала меня. Превознемогая боль, шепнула "Беги". Одно дело — смириться с ее смертью волею случая, другое — наблюдать, как девушка корчится в муках, медленно умирая. Минута за минутой. Час за часом. Под одобрительными взглядами светлых ублюдков. Этого нельзя допустить.
