Франк Шетцинг - Стая
Ли сказала, что они гоняют китов сонаром.
— Я знаю, что вам неприятно об этом слышать.
— И что, действует? — спросил он.
— Не действует. Мы уже готовы прекратить эксперименты. Но надо испробовать всё.
— Хотите увеличить шансы? Тогда расширьте команду.
— На кого?
— На трёх человек. — Он поколебался, но решил идти в наступление: — Нам нужно больше сотрудников, занятых исследованием поведения и интеллекта. Мне нужен ассистент, которому я доверяю. Я хочу, чтобы пригласили Алису Делавэр, она аспирантка.
— Принято, — на удивление быстро согласилась Ли. — Кто второй?
— Если вы заглянете в архивы программы МК, то найдёте там Джека О’Бэннона. Он умеет обращаться с морскими млекопитающими.
— Поняла, — сказала Ли. — Это нам придётся обсудить. У нас есть и свои эксперты в этой области. Почему вы хотите именно его?
— Просто хочу и всё.
— А кто третья персона?
— Она важнее всех. Ведь нам приходится иметь дело с «чужими». Нам понадобится человек, который много думал над тем, как войти в контакт с существами, которые не являются людьми. Свяжитесь с доктором Самантой Кроув. Она возглавляет проект SETI в Аресибо.
Ли тихонько засмеялась:
— Вы умный парень, Леон. Мы и так собирались привлечь кого-то из SETI. — Кто-то на заднем плане окликнул Ли по имени. — Я прощаюсь, Леон. Возвращайтесь. А меня тут уже труба зовёт.
Самолёт летел не прямо на север, а немного к востоку, в Понд-Инлет: в тундру. Эневек не мог наглядеться на причудливую красоту Арктики.
Ему казалось, что он очнулся от многолетнего сна.
Они пересекли Северный полярный круг. Географически Арктика начиналась отсюда. Под ними простирался лунный пейзаж Бассейна Фокс с ледоходами вперебивку с пространствами свободной воды. Потом внизу снова была твёрдая земля с хребтами гор. На дне ущелий сверкал снег. В замёрзшие озёра впадали ручьи талой воды.
На белой равнине пролива Затмения поднимались айсберги, вмёрзшие в лёд. Там бежали два крошечных белых медведя, будто их спугнула тень самолёта. Дальше вздымались крутые склоны и ледники острова Байлот.
Они снизились и сели в Понд-Инлете. Солнце здесь в это время года не заходит, лишь в два часа ночи на несколько минут касается горизонта. Эневек утратил всякое чувство времени. Он смотрел на места своего детства, и тяжесть отпускала его грудь.
Экезак оказался прав. Дядя добился того, что Эневек ещё сутки тому назад считал невозможным.
Он привёл его домой.
Понд-Инлет был по величине и числу жителей примерно как Кейп-Дорсет, и всё-таки совсем другой. Этот регион был заселён свыше 4000 лет. Здесь инуиты больше ценят традиционность, здесь никто не отважился бы на архитектурные эксперименты, как объяснил ему дядя, осторожно добавив, что здесь, ближе к северу, известную роль играет шаманизм, хотя, естественно, все эскимосы — поголовно верующие христиане!
Заночевали в отеле. Рано утром Экезак разбудил его, и они спустились к берегу.
— Весна не задержалась, — удовлетворённо сказал он. — В отеле говорят, до границы торосов полдня. Может, один, смотря как.
— Смотря что?
Экезак пожал плечами:
— Все может быть. Звери попадутся, киты, тюлени. Ледоход в этом году начался раньше обычного.
Ничего удивительного, подумал Эневек, если учесть, что творится на дне.
В группе было 12 человек. С некоторыми Эневек познакомился ещё в самолёте, с другими в Понд-Инлете. Приготовили квамутик — традиционные сани, в которые раньше запрягали ездовых собак, а теперь снегоходы. Сами квамутик не изменились: четыре метра длиной, с двумя деревянными полозьями и множеством поперечин, закреплённых без единого гвоздя или шурупа. Сани держались на ремнях и верёвках, что упрощало их починку. На трёх санях были установлены деревянные кабинки без верха — для защиты от ветра. Четвёртые сани служили для поклажи.
— Ты недостаточно тепло одет, — сказал Экезак, взглянув на пуховик Эневека.
— Ну да! На термометре шесть градусов выше нуля.
— Ты забываешь, как продувает во время езды. Ты надел двое носков? Мы тут не в Ванкувере.
Он и впрямь многое забыл. Ему даже стыдно стало. Конечно, ноги мёрзли в первую очередь. Он натянул вторую пару носков и ещё один свитер, превратившись в ходячую бочку. Все участники поездки в своей защитной одежде и очках от снега походили на космонавтов.
Экезак с двумя старшими в последний раз просмотрел всё снаряжение:
— Спальные мешки, оленьи шкуры…
Глаза его блестели. Тонкие усы, казалось, топорщились от удовольствия. Иджитциак Экезак был совсем не то, что отец Эневека. Инуиты и их образ жизни вдруг снова обрели значение в обществе.
С началом путешествия по льдам они будут подчиняться только правилам природы. Чтобы выжить здесь, требовалась известная пантеистическая установка. Нельзя важничать. Да здесь и не заважничаешь: ты лишь часть одушевлённого мира, который во льдах проявляется через зверей, растения и иногда через человека.
И через Ирр, подумал Эневек. Кто бы они ни были, как бы ни выглядели, где бы ни жили.
Снегоходы, запряжённые в сани, тронулись, и они заскользили по замёрзшему и заснеженному морю. Кое-где виднелись обширные лужи. Процесс таяния уже начался, но пока ограничивался верхними слоями льда.
Они ехали на северо-восток, справа от них вырастал из глади льда берег Баффиновой Земли, а слева поднимались скалы острова Байлот. С вершин гор к берегу сползал могучий язык ледника. Ехали по замёрзшей коре моря. Где-то глубоко под ними плавали рыбы. То и дело полозья саней подпрыгивали на неровностях.
Через некоторое время передние сани изменили направление, и обоз последовал за ними. Эневек не сразу понял, что они объезжают широкую трещину во льду, через которую сани не могли бы перебраться. За голубоватым краем разлома виднелась чёрная бездонная вода.
— Довольно длинная трещина, — сказал Экезак.
— Да, потеряем время, — согласно кивнул Эневек.
— Почему потеряем? Ты что, забыл? Здесь не имеет значения, когда ты приедешь. Даже если ты объезжаешь преграду, ты всё равно продолжаешь жить. Время нельзя потерять.
Эневек промолчал.
— Может быть, — добавил дядя, смеясь, — наша самая большая беда прошлого столетия в том и состояла, что кваллюнаак принесли нам понятие времени. Нам пришлось усвоить, что время бывает и напрасно потраченным. Кваллюнаак думают, что ожидание — это потерянное время и тем самым потерянная жизнь. Как раз в дни твоего детства мы в это уверовали. И твой отец тоже, а поскольку он не видел возможности делать что-то полезное, он решил, что его жизнь ничего не стоит.
