Сергей Андреев - Особый контроль (сборник)
Старик прислонился спиной к стене, зевнул, вино его разморило. Еще больше захотелось есть:
— Дочистил бы ты картошку. Поужинали бы вместе.
— Все сделаю, папуля! Что там ее чистить?! Раз плюнуть. Сейчас я воду поставлю, пускай греется. Мы картошку в горячую воду бултых и трули-фрули-гоп-ца-ца… Ты лучше меня послушай. Я много сам об этом думал. И теперь уже никто и никогда не убедит в обратном. Я сам пришел к этой мысли. Я ее выносил, я ее добыл, я ее, можно сказать, заработал… Вот, пап, ты знаешь, я не боюсь работы. Я любую работу готов делать, пап. Ты же знаешь. Потребуется чистить нужники, я всегда — пожалуйста, закачу рукава и уйду весь в работу. Пап, работу я люблю… Я много думал о том, мешает ли человеку и всему человечеству в глобальных масштабах товарищ алкоголь, если пить в меру? И я убедился, пап, на себе убедился, что не мешает! Вот, не мешает и все! Другой бы изучал эту проблему, написал бы диссертацию, славы достиг бы. Но я не тщеславный. Мне интересна сама идея. И я могу со всей ответственностью аргументировать свои убеждения… — Микола резко поднялся, зашатался, начал зубами откупоривать очередную бутылку, вытащил пластмассовую пробку. — Может, хочешь, чтобы я доказал свою правоту? Пожалуйста… Подумай сам… Достаточно представить, как чувствует себя абсолютно трезвый человек. Плохо. Я часто бывал трезвым и ни разу, ты лишь вдумайся — ни единого раза — не чувствовал себя по-человечески. Всегда в душе смятение, неуверенность, сомнения. Как держаться? Что делать? Места себе не находишь и даже каждый шаг трезвого какой-то нечеткий, неравномерный, так сказать, без конкретной мотивации…
Старик с трудом поднялся и стал опять чистить картофель.
— И так во всем, пап. Понимаешь? А если человек немного выпил? Ну, не настолько мало, чтобы лишь раздразниться… Тогда все иначе. Тогда человек не колеблется, его желания не распыляются. Тогда жизнь для него становится простой и однозначной. В каждом жесте, в каждом движении чувствуется оправданная необходимость… Ну вот, пожалуйста, ты только посмотри на меня. — Микола встал, покачнулся и уцепился рукой за дверной косяк. Потом выпятил грудь, пристально посмотрел вперед. — Ты видишь, сколько во мне сейчас спокойствия, уверенности в себе? Мне не хочется делать никаких глупостей. Я не раскачиваюсь перед тобою, а крепко держусь рукой за окружающее. И это не обязательно должен быть косяк двери. Ты же понимаешь, пап, тут дело не в конкретике. Я сейчас говорю абстрактно. А каждый мой шаг, — Микола прошелся до окна и обратно, — каждый мой шаг тоже четко обозначен. Я не задумываюсь, куда идти, и не колеблюсь, как поставить ногу, ибо я знаю, что можно ступать вот так. Лишь вот так, вот так, иначе…
— Иначе ты просто свалишься посреди кухни, — пробурчал отец, не глядя на сына.
— Напрасно ты иронизируешь. Да, я действительно могу упасть. Но упасть может каждый. Однако трезвый человек не думает об этом, он не знает где, когда и при каких обстоятельствах он упадет. А я знаю, что нужно ступать лишь вот так, лишь вот так, и нужно шире расставлять ноги… Это организует, пап, отсекает от человеческой сущности все лишнее, второстепенное, мелкое. Что может быть важнее для человека, как возможность твердо стоять на ногах? Ничего! Ничегошеньки!
Отец дочистил картошку, поставил кастрюлю с водой и зажег газ.
— Мусор, — хрипло сказал отец.
— Что ты говоришь?
— Мусор… нужно вынести… А покрепче выпить у тебя ничего нет?
— Тебе? Покрепче? Ну, батя, ты даешь!
— Мне уже все равно.
— Я сейчас принесу. Для тебя, пап, мне ничего не жаль. Я мигом слетаю.
Микола сходил в ближайший магазин и очень быстро вернулся с бутылкой коньяка.
— Сейчас, папуля, потерпи еще малость. Сейчас отогреешь душу.
Отец налил полный бокал и, зажмурившись, залпом выпил.
— Пойду-ка я подремлю, — тихо сказал и, шаркая тапочками, направился в свою комнату.
— Какого же черта, папуля! А закусить, а поесть?! Сам же картошки наварил…
— Позовешь, когда готова будет… А я полежу…
— Молодец, батя! Правильно, бокал коньяку навернул — ив постельку. Здоровье надо беречь.
Микола плеснул немного коньяка и себе, но почувствовал, что не осилит. Устал.
Заснул он на кухне, положив голову на стол.
Кастрюля с картофелем стояла на малом огне, когда вся вода выкипела, и картошка начала гореть, то дыму не было много. Не валил вовсе как из трубы. Кастрюлька тихо накалялась, а когда пять картофелин, начищенных отцом, обуглились, то дыма вообще не осталось.
Домой Лариса пришла, забрав Юрасика из детского сада. Едкий запах паленого она почувствовала еще в подъезде и в глубине души даже позлорадствовала — у хорошей хозяйки не подгорит. А когда открыла свою дверь и поняла, что чадит у нее на кухне, очень удивилась. Микола никогда не куховарил, а отец уже полгода с кровати не вставал.
Переступив порог, первым в кухню побежал Юрко, и тут же Лариса услышала его голос:
— А папка опять пляный! А папка опять пляный!
Она вошла на кухню, открыла пошире форточку, выключила газ под кастрюлей, накалившейся докрасна, схватила пятерней Миколу за шевелюру да так, что тот застонал от боли.
— Ну… Что это все означает?! Сколько мне еще терпеть? Да я сейчас же повыливаю все это добро в унитаз! А бутылки разобью о твою башку!
— Что? — Микола продрал глаза, заревел пьяно, как бык: — Я тебе повыливаю! Живые денежки — в унитаз?!
Лариса, стоя посреди кухни, плакала.
Микола почувствовал, что на этот раз плачем не обойтись. Дело может дойти до генеральной драки. А допустить это Микола боялся.
— Послушай, Ларочка, хочешь, я расскажу тебе правду?.. Великую тайну могу я тебе открыть… А-а?
Лариса разъяренно смотрела на него.
— Сынуля, пойди-ка отсюда. Посмотри, что там дедушка делает. Ну! Слышишь меня? А ну-ка прочь отсюда!
— Лариса, скоро у нас будет много денег. Очень много.
— Ну, я это сто раз уже слыхала. Непризнанный гений.
— Я не о том… — сказал тихо и вдруг быстро поднялся, сорвавшись на командный крик: — Живо притащи сюда шкатулку с деньгами! Я тебе все покажу, чтобы ты и в мыслях не смела поднимать голос на меня! На своего мужа и кормильца! Ты меня слышишь?
Он немного опасался посвящать жену в тайну волшебного стаканчика, но другого выхода в захмелевшей голове не находилось. К тому же, в этом виделась основа дальнейшей счастливой семейной жизни. А это немало.
Открыл принесенную ею шкатулку, где лежали новенькие деньги, соответствующие количеству выпитого коньяка и сухого вина. Строго скомандовал:
— Смотри! Внимательно смотри и думай!
