Кир Булычев - Монументы Марса (сборник)
Мы смотрели с Надей, как щенок брезгливо водит носом над бутербродом, и тут сообразили, что голодны. Я ехал в поезде, а Надя искала щенка. Поэтому я уговорил Надю пойти в столовую, которая была в двухэтажном доме на косогоре. Половина первого этажа – столовая, половина – хозяйственный магазин.
Надя сначала отказалась идти, потому что у нее не было денег, но я убедил ее, что питание проводится за счет киногруппы. Я так и сказал: «Питание проводится», и казенный оборот ее сразил.
Выбор блюд был невелик – столовая вот-вот должна была закрыться. Щенок улегся под столом. Мы ели щи, а потом подавальщица сказала:
– Рыженькая, возьми котлеты.
Надя вскочила и побежала за котлетами, а я поглядел ей вслед, потому что удивился словам подавальщицы. И в самом деле увидел, что у Нади темно-рыжие волосы, густые и непослушные, собранные на затылке резинкой. А когда Надя вернулась с тарелками и поставила их на стол, сказав мне: «Пожалуйста, кушайте», я пригляделся к ней. У нее была очень белая кожа в веснушках и зеленые глаза.
Надя почувствовала мой взгляд, и, видно, он показался ей строгим.
– Я сейчас, – сказала она. – Я уже наелась.
– Не спеши, – сказал я. – Ты в каком классе?
– В четвертом.
– А почему ты не в лагере?
– А у нас городской лагерь при школе. Виктория пришла и стала отбирать для массовки. Сначала только десять человек отобрала, а потом все начали кричать, что нечестно, и она всех взяла. Мы вчера снимались, а сегодня Виктория сказала, что щенок нужен. Она мне сказала, я сама не напрашивалась.
Я постарался вспомнить, в какой сцене нужны были дети, много детей. И не вспомнил.
– А что вы вчера играли? – спросил я.
– Мы кросс по улице бежали, а Лаврентьев за нами. Знаете Лаврентьева?
Лаврентьев был старым актером, всю жизнь игравшим эпизоды, из тех актеров, лица которых известны любому – фамилия почти никому.
– Тебе интересно было?
– Очень, – сказала Надя. – А сегодня неинтересно.
– Но ведь ты можешь смотреть, как снимаются другие.
– Один дубль интересно, а они по три дубля снимают. И солнца ждут.
Как быстро, подумал я, эти малыши впитывают кинолексикон. Слова «дубль», «массовка» звучали естественно, как «щенок».
– Можно, я ему кусок котлеты дам? – спросила Надя.
Я разрешил. Она тихонько сунула половину котлеты под стол, и щенок выхватил ее из пальцев Нади и принялся чавкать.
– Потише ты! – сказала ему Надя. – Нас выгонят.
– Компот будете брать? – спросила подавальщица.
Когда Надя подошла к ней за стаканами, подавальщица сказала:
– Собак у нас кормить нельзя.
– Я больше не буду, – сказала Надя.
– Ты хорошо учишься? – спросил я.
Надя удивилась вопросу. Хоть он был и стандартен в разговорах со взрослыми, от меня она его, видно, не ждала.
– Когда как, – сказала она.
Я поймал себя на том, что стараюсь вспомнить, что еще надо спрашивать в светском разговоре с незнакомым ребенком. Надя глядела на дверь. Я понимал, что она терпит сидение в столовой, хотя компот уже выпит, потому что я взрослый, который ее накормил и накормил щенка. Но со мной ей неинтересно. И наше общение, таким образом, зашло в тупик.
К счастью, в солнечном прямоугольнике открытой двери возник округлый силуэт Виктории.
– Я так и знала, – сказала она. – Кинозвезду похитили. Простите, автор, Надю ждут.
– Спасибо, – сказала Надя и быстро поднялась со стула. Сделала шаг к Виктории, и я физически ощутил овладевшее ею облегчение. Но, сделав шаг к Виктории, Надя вспомнила, вернулась к столу собрать посуду. Виктория ждала в дверях.
– Ничего, – сказал я. – Я отнесу. Иди.
– Пускай приучается, – сказала Виктория. – Успеем.
Мы с Надей отнесли грязную посуду на мойку. Надя кивнула мне и убежала. Я пошел следом. Я не спешил. Почему-то мне неловко было оттого, что Виктория застала нас в столовой. С какой стати московскому писателю кормить обедом девочку из массовки?
Я уселся на траву в сторонке, за камерой, чтобы режиссер меня не видел. Потому что, увидев меня, он обязательно стал бы спрашивать моих советов. Эти советы были ему не нужны, да и давать их – подрывать и без того хлипкий авторитет Розинского. Но ему казалось, что если он пригласил на съемки автора, то вежливость требует, чтобы автор не чувствовал себя покинутым.
«Жигуленок» раза четыре проехал мимо лужайки, и каждый раз Надя деловито махала «жигуленку», а щенок, словно заучив роль, вскакивал и лаял на машину.
Заходящее солнце создавало медный ореол вокруг Надиной головы. Она потеряла резинку и часто выпячивала нижнюю губу и дула вверх, чтобы отогнать с лица прядь волос.
Потом Розинский крикнул: «Стоп!» – и начал совещаться с оператором. Я потерял Надю из виду, а ко мне подошел знакомый актер, который начал патетически жаловаться на режиссера, потому что Розинский вызвал его с утра на площадку, но до сих пор так и не снял.
Я удивился, когда увидел Надю совсем рядом. Она держала щенка на руках и явно ждала меня.
– Ты что? – спросил я.
– Моя мама пришла, – сказала она. – Хотите поглядеть?
Несколько женщин стояли возле складного столика у сходней. За столиком сидел администратор и оплачивал талоны массовки.
Надя угадала мое желание. Мне хотелось поглядеть на ее мать, потому что я надеялся в матери увидеть Надю, какой она станет лет через двадцать.
Я долго не мог угадать ее мать среди женщин. Она оказалась сухонькой чернявой женщиной лет тридцати с узким капризным лицом. Надя поняла мое разочарование, сказала, как всегда, рассудительно:
– Я на отца похожа. Он от нас ушел.
Надина мать спорила о чем-то с администратором.
– У нас с деньгами несладко, – сказала Надя. – Отец совсем не присылает. А мать санитаркой в больнице.
И, увидев, что мать считает деньги, Надя пошла к ней, не попрощавшись со мной, потому что больше нам не о чем было разговаривать.
На следующий день я не выспался. Сначала в номер к Розинскому пришли оператор и звукооператор, и мы ужинали. Жена Розинского наварила картошки. Пришел тот актер, который жаловался на простой, принес копченого леща, которого ему подарили поклонники из воинской части. В буфете было только шампанское. Мы разговаривали бестолково, долго, я затруднился бы вспомнить, о чем. Вернее всего, об экстрасенсах, плохом климате, лесных пожарах, рыбалке, интригах на студии, машинах, акселерации, катастрофах, футболе. А может быть, о летающих тарелочках, плохих комедиях, землетрясениях, ценах на помидоры, хоккее.
Потом пришла Виктория выяснить завтрашние объекты и сказала, что оркестр не сможет быть к двум, а приедет лишь к четырем часам. Оператор сказал, что освещение будет неподходящим. Розинский обиделся на Викторию, которая могла бы сказать об оркестре раньше. Жена Розинского усадила Викторию за стол. Виктория постепенно перестала дуться на Розинского, а режиссер на нее. Виктория сказала:
![Артур Кларк - Пески Марса [сборник]](/uploads/posts/books/72419/72419.jpg)
