Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
— Тут есть и грибы, и ягоды, — предположил я.
Филипп удивленно на меня посмотрел.
— Как-то не думал об этом, — сказал он. — Признаться, о сборе грибов и ягод в естественных условиях я только читал…
Я усмехнулся.
— Пойду посмотрю, — сказал я. — Надеюсь, меня не подстерегают тут никакие опасности?
— Тут водятся дикие животные, — отозвался он с тревогой в голосе. — Хотя у нас есть бластеры, но я, конечно же, никуда не отпущу вас в одиночку.
Я кивнул, но соврал:
— Один из секретов истинных грибников — нужно держаться друг от друга метрах в двадцати-тридцати… Ну а в случае чего вы всегда сможете прийти мне на помощь. Хотя это вряд ли понадобится.
Сказав это, я направился в чащу, сперва пользуясь гравитатом, а когда его действие прекратилось — пешком. На самом деле мне просто захотелось побыть одному. Казалось, я снова дома, где-нибудь в Подмосковье. Отдав какие-то распоряжения подчиненным, Филипп поплелся за мной.
Я вошел в тенистые кущи. Трава здесь была не такой высокой, как на поляне, и я сразу же увидел шляпку роскошного белого гриба. Я кинулся к нему и присел на корточки, залюбовавшись. Но сорвать не решился, с детства меня научили, что рвать гриб нельзя, чтобы не нарушить грибницу. А ножа у меня при себе не было. Я хотел было уже подняться и отправиться дальше…
Но тут внезапно откуда-то сверху на меня упала огромная рычащая туша.
«Рысь?! Медведь?! Кто-то еще более страшный?..» — мысли перепутались, и я, рухнув на землю, покатился по ней, пытаясь освободиться. Кто-то сзади больно кусался и рвал на мне одежду. Я истошно закричал…
Раздался смачный удар, и я почувствовал себя свободным. Я вскочил и сперва увидел своего спасителя — Филиппа. А потом того, кто нападал: грузного голого мужчину, поднимающегося с земли. С горящими глазами и… заячьими ушами! Да ведь это дядюшка Сэм!
— Роман Михайловиць! Филипп! — вскричал он и запрыгал от возбуждения. — А я-то думал: прилетели люди Рюрика! Сол один, второго я не заметил. Я хотел перегрызть вам глотку, государь, завладеть одездой и орузидм, а потом захватить корабль! Бозе праведный, неузели это и вправду вы?!
И тут его веселье внезапно сменилось унынием, он остановился, поник ушами, уселся на траву и горестно зарыдал.
— Полно, полно, дядюшка Сэм, — попытался я утешить его, почесывая за ухом. — К чему эти слезы сейчас, когда вы уже спасены?
— Это плацю не я, — ответил он, всхлипывая, — это плацет заяцья цясть моего нынеснего естества.
— Ну хватит, поднимайтесь, — попросил я. — Ваши бойцы ждут вас.
— А как я показусь им в этом виде? — хлюпая носом, спросил он. — Весь мой наработанный годами авторитет пойдет насмарку. Напроць пропадет.
— Я схожу за одеждой, — вмешался Филипп.
— Сходите, мой друг, — воспрял дядюшка Сэм и даже мягко отстранил мою руку. — Это прекрасная мысль. А сапоцьку, маленькую сапоцьку вы не догадались с собой прихватить?
Мне подумалось, что в маленькую шапочку такие ушки не спрячешь.
— Что-нибудь найду, — заверил Филипп и поспешил в сторону корабля.
А мы остались одни. И тут я подумал, что теперь, собственно, все вернулось на круги своя, и все обстоит так, как будто мои приключения снова только начинаются… Кое-что, правда, изменилось. У дядюшки на голове появились эти нелепые ушки, а у меня в голове — мысли. А также — жена и сын. И мысли мои были именно о них.
— Ну вот наши злоключения и окончены, — сказал я, чтобы пауза не тянулась так тягостно.
Дядюшка горестно усмехнулся и помотал головой так, чтобы уши живописно похлопали его по лбу и затылку.
— Для кого как, — возразил он желчно.
— Да что с вами?! — вскричал я. — Думаете, мне легко приходилось все это время? Но я-то не впал в отчаяние!
— Я тозе не впал в отцяяние, — заявил он. — Но я изменился. Я стал не тот.
— Это временное явление, — заверил я. — Если есть яд, есть и противоядие. Вас вылечат… И мы спасем мою семью.
Он удивленно посмотрел на меня:
— Та самая дзипси? — спросил он, как мне показалось, пренебрежительно.
И я отчетливо вспомнил фразу, произнесенную им, когда он говорил о необходимости жениться на Ляле: «Потом что-нибудь придумаем»…
— Да, — кивнул я твердо и добавил вызывающе: — А также мой сын, царевич Роман Романович Романов.
— Поздьявляю, — криво улыбнулся дядюшка Сэм, и улыбка его была скорее язвительной, нежели одобрительной.
— Они в лапах Рюрика, — продолжал я, уже чувствуя, что вряд ли мне стоит рассчитывать на понимание и поддержку дядюшки.
Тот как-то странно передернулся. Затем покачал головой в ответ каким-то собственным мыслям и заявил:
— Оцередность будет такая. Сперва мы свергнем Рюрика, а потом узе будем спасать васу семью.
«Ну уж нет, — подумал я. — Все будет не так. Но к этому вопросу я еще вернусь. Пусть-ка он ответит мне на другой».
— Сударь, я до сих пор даже не знаю, против кого нам предстоит бороться. Как-то вы обещали объяснить мне, чем вас не устраивает правление Рюрика Четвертого…
— Давайте сходим за одной вессью, — явно уклоняясь от ответа, пробормотал дядюшка Сэм, повернулся ко мне спиной и засеменил в лес.
Чертыхаясь про себя, я двинулся за ним. И действительно, в двух шагах от того места, где он напал на меня, мы обнаружили «одну вещь» — объемистое лукошко с морковью.
— Помозете мне? — жалобно спросил дядюшка, одной рукой подхватывая его под дно, другой придерживая за бортик. — Не могу без этой гадости. Как увидел корабль, поспесыл сюда… Но и тогда вот это, — кивнул он на лукошко, — за собой волоць прислось. Рискуя прохлопать усами собственное спасение.
Я подхватил лукошко с другой стороны, и с ним мы вернулись обратно — туда, где обещали подождать Филиппа.
— Так что там с Рюриком? — не позволил я дядюшке избежать дальнейших объяснений.
Он уселся возле моркови, вынул здоровенный экземпляр, обнюхал его и со смачным хрустом откусил кончик.
— Пока сто я не могу этого вам открыть, — заявил он хрустя.
В этом ответе я услышал его прежнее отношение к себе. Но я-то уже не был прежним. И я взбеленился:
— Вот что, дядюшка! Хватит уже мне этой лапши на уши! Вешайте ее себе, больше поместится!
Дядюшка перестал хрумкать и удивленно уставился на меня.
А я продолжал:
— Я прошел через всевозможные испытания, я бродяжничал с табором цыган, я приобрел жену и сына, а затем потерял их. Я спас вас в конце концов. Да, когда-то вы вытащили меня из смертельной передряги, но я уже сторицей расплатился за это. И я не намерен больше слушаться вас беспрекословно. Начнем с того, что прежде всего мы выручим из беды мою семью, а уж потом будем заниматься политикой.
Дядюшка качнул ушами, намереваясь что-то сказать, но я остановил его жестом. Нервно вздохнув, дядюшка вновь заткнул себе рот морковью и стал тревожно хрустеть ею.
— Я еще не все сказал, — продолжал я. Повторяю: — Я должен знать, чем вас не устраивает Рюрик. Я должен быть уверен, что он действительно настолько плох, что его необходимо свергать. И если вы не сумеете убедить меня в этом, я и палец о палец не ударю для того, чтобы помочь вам. И учтите, убедить меня будет довольно трудно: я давно приглядываюсь и вижу, все в этом мире довольны тем, как обстоят дела. Может быть, вы хотите сделать меня орудием какой-то грязной интриги или заложником вашего честолюбия?
Дядюшка Сэм еще раз горестно вздохнул, отбросил огрызок с ботвой в сторону и заявил:
— Какое, к церту, цестолюбие… Вы посмотрите на меня… Цестолюбие… Ладно. Уломали. Слусайте зе… — Он снова вздохнул. — Рюрик — не целовек. Точнее — не совсем целовек.
Я припомнил, что точно таким же эпитетом час назад Филипп наградил самого дядюшку Сэма. Но удержался от того, чтобы сообщать ему об этом. Вместо этого я спросил:
— И кто же он?
— Он не целовек, он цюзой, — дядюшка сделал большие глаза…
Чужой… В том смысле, что «чужой», как в фильме «Чужой»? Да, дядюшка явно имеет в виду именно это.
— Ну? Еще точнее. Откуда от явился? Как захватил власть?
— Он не захватывал. Его бояре сами попросили. Чтобы порядок на Руси навел. Давно иссе. Когда целовецество в первый и в последний раз встретилось с иной сивилизацией. С полукиноидной.
«Сами попросили. Чтобы порядок…» Вот откуда это имечко — «Рюрик». «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет. Приидите володеть и править нами…» История повторилась на новом витке, строго по законам Марксовой диалектики.
— Вот это, — пошевелил дядюшка ушами, — ни один на свете целовек лецить не умеет. Это не наса, не Целовецеская медисина…
Я почувствовал на душе дикую тяжесть. Такую, что и ноги не могли меня больше держать. Я уселся на траву рядом с дядюшкой.
— Что значит, «полукиноидная цивилизация»? Какой он, Рюрик?
— Он… — дядюшка вдруг осекся, огляделся по сторонам, поджал уши и продолжил полушепотом:- Об этом мало кто знает. Только избранные. Он оборотень. Вервольф. Целовек-волк.
