Александр Тюрин - Убойный сюжет
— Этот товарищ — Саша Львов, отличный парнишка, отслужил в армейском спецназе, — стал объяснять мне покашливающий и похрюкивающий Крутихин. — Сейчас работает в охранной службе фонда "Спасем Урал". Он по просьбе Гунякова меня опекал. — Тут Крутихин переключился от воспоминаний о заботливой молодежи на элементарный страх и ужас: — А где он, где?!
— Надеюсь, уже на отдыхе. Что ж, трогательно он вас опекал… Вы как, в состоянии тащиться домой?
Крутихин приподнялся и тут же закачался как былинка.
— Вы мне палку не найдете?
— Хорошо, теперь я буду о вас трогательно заботится.
Я отошел в сторонку, рассчитывая где-нибудь отломить приличный посох.
Шагах в сорока нашел собственную удочку, обломал ее, превратив в крепкую палку, и стал уже возвращаться, когда встретил «заботливого» Сашу Львова. Тот лежал на влажной мшине, несколько приподнявшись на локте. Лицо его было замызгано кровью, натекшей из рассеченной брови. На ноге тоже имелась рана, видимо, чиркнуло еще лезвие моего стропореза. Пистолет валялся в полуметре от руки. Все-таки нашарил боец свой "инструмент".
— Не вздумай хватать оружие, гад, — я набежал, занося свою палку, — а то переделаю тебя из квадратного в круглого.
— Все отсырело, иначе бы я тебя уже прошил, — довольно лениво отозвался профи. — Что, добивать будешь?
— Я — не ты.
Парень скрипнул челюстями и заиграл желваками.
— Я за державу воевал и буду воевать, если ты меня не прикончишь. А по твоей морде видно, что спекулянт ты, барыга.
— Ты где орудовал-то, красный Рэмбо? — вежливо уточнил я.
— Джелалабад, понял?
— Я-то понял. Больше того, я тебя с воздуха огнем прикрывал и твоих корешей, живых и мертвых, перевозил. Сержанта Широких знаешь? Он мне «перышко» подарил, которым я тебя сегодня царапнул…
— Так ты меня Васькиным ножом? Вот падла, — впрочем сказано это было без злобы, а скорее с ностальгической ноткой.
— Пойми, Сашок, сейчас ты не за державу дерешься, что-то не тянет тебя на рубежи, где зубастый моджахед наступает. Ты воюешь с упорством достойным лучшего применения за торжество говенных идей и за хорошую жизнь поганых людишек. Я ради этого не стал бы бить-убивать, хотя в свое время накромсал человечьего мяса не меньше тебя. А нынче я — кровеносный сосуд мировой экономики, ее капилляр, понимаешь? И если по сосуду текут продукты разложения, то виноват не он, а больной орган… Ну все, пока. Если тебе силы воли на злодейства хватало, то я думаю до дороги ты тоже доберешься.
Оставив душегуба в раздумии, я доставил опорную палку ветерану партии.
6
Котелок источал славный запашок ухи.
— Наловили мы все-таки лещей, причем, знатных, жирных, — подытожил утреннее приключение Андрей Павлович Крутихин, помешивая ложкой варево.
Мы, а также котелок и газовая плитка, находились на веранде небольшого домика в небольшом полузаброшенном садоводстве.
Крутихин уверял, что его в ближайшие две недели здесь не найдут. Я уверял, что в ближайшие две недели все определится и закончится, то есть нарыв благополучно вскроется.
Крутихин, блестя потной лысинкой, зачерпнул полную ложку навара, подул и направил его в свое ротовое отверстие.
— Хорошо, бля.
— Андрей Павлович, почему все-таки вы выдали кое-какие сведения Беленкову? Как-никак числились вы замом у управделами горкома партии, состояли на хорошем счету. Спецснабжение, спецмедицина и такое прочее — все на мази.
— Неохота мне про это распространяться. Я в общем-то до сегодняшнего дня против Гунякова и Сердоболько ничего не имел. Но вот Тархов — другое дело. Дочка у меня в горкоме ВЛКСМ работала. Знаешь, пять дней в неделю карточки перебирала, а два дня тратила на комсомольские, так сказать, слеты. Ночи во дворце спорта, где, кроме пьянки со всякими деликатесными напитками и закусками, также сауна, бассейн, также все голые, отчего, конечно, проистекал разный блуд. Плюс танцы до упаду в ресторане «Кремлевский», местный ВИА для них до утра наяривал. Катание по озеру Долгому на катерах. Выезды в Юхновский охотничий заказник в лес за Черным Логом. Там в тридцатые-сороковые Свердловский НКВД расстрелы проводил, а в восьмидесятые комсомольцы вперемешку с нашими, с партийцами, за сытыми прикормленными кабанами гонялись. Короче, понесла моя Наташка от Тархова.
— И что же, аборт?
— Нет, сохранила детеныша. Сейчас живет в Перми, на фабрике Гознака работает. Но Тархов — это что-то. Такое падло. Дитенка он конечно не захотел, но, когда насчет аборта не уговорил, особо не расстроился. В том заказнике, на так называемой охотничьей даче, он моей дочке клофелина закатал в выпивку. Думал, когда она заснет, сделает инъекцию какого-то западного снадобья, от которого выкидыш делается. Ну и с клофелином перестарался, у Наташки — остановка дыхания. Так ее Тархов бросить там хотел без всякой помощи. Но на даче было еще несколько его подружек, которых он с собой приволок. Одна девица из этого гарема медицинский институт заканчивала, провела она искусственное дыхание и промывание желудка… Ладно, будет о всем таком… Внук мой, который как-никак выбрался на этот свет, отличный паренек, только вот со странностями — перинатальная интоксикация виновата.
— И что, Андрей Павлович, никак за это дело на Тархова нельзя было наехать?
— Да меня все, включая Гунякова, увещевали не связываться… Предлагали взять у этого гада подержанный «жигуль» в качестве отступного и замазаться. Само собой, я послушался. Ведь все, начиная с Гунякова и кончая Тарховым и Остапенко были в одной обойме. Для них главным считалось не зарываться, а все остальное позволено… Тархов, к тому же, ретивый горлопан был. При Андропове несколько процессов здесь случилось над несунами и валютчиками, Тархов общественным обвинителем выступал. Всем обвиняемым, благодаря ему, прикнопили еще измену родине и сунули по пятнадцать лет. Однако при Меченном он хоть и потявкивал насчет идеалов и принципов, но в экономических передовиках числился… Тогда вся наша знать свою власть в денежки обернула, причем без всякого риска и шухера…
Крутихин дохлебал ушицу, с сожалением взглянул на бутылку «Столичной», которую пока нельзя, удалился в дальнюю комнату и вернулся с какими-то бумажками.
— Вот, Леня, копии платежных поручений на перевод денег с счета горкома партии на счет благотворительного фонда "Спасем Урал". По учредительскому договору, также беспроцентная ссуда, также оплата каких-то таинственных культурных мероприятий. Вот в начальники этого фонда Гуняков и подался, когда Ельцин комитеты партии прикрыл.
