Сергей Герасимов - Часть той силы
– Петька, поищи в сарае, – приказал Бес кому-то из своих, – может быть, найдешь что подходящее.
– Там вилы есть, – ответил парень с перебитым носом. – Принести?
– Вилы подойдут, – ответил Бес.
Не хватало еще, чтобы меня накололи, как бабочку, – подумал Ложкин. – Интересно, этот сброд способен на такое? Да нет, не может быть! Несколько местных дебилов, рассердившихся на городского пижона, который ухитрился надавать им по мордасам… За это не убивают.
В этот момент Бес обернулся и чуть отстранился, не отпуская его. Ложкин изо всех сил ударил его ногой в колено, в тот же момент дернулся вниз, пытаясь вырваться, и ударил еще раз, в солнечное сплетение. Ощущение было такое, будто бьешь в толстую стену из гипса. Свободной рукой Бес потер коленку.
– Погоди, щас будет весело, – сказал он. – Не спеши.
После того, что сказала женщина в магазине, надеяться на снисхождение не приходилось.
Бес взял вилы и приставил их к животу Ложкина. Затем надавил так, что Ложкин едва не задохнулся.
– Нравится? – спросил он. – Вижу, что нравится! Только не дергайся, а то проколю как помидор. Петька, бей его. Разрешаю три удара. Но так, чтобы не увечить, пока еще рано. По Дерибасовской гуляют постепенно.
После третьего удара колени Ложкина подогнулись, и он свалился в пыль. В голове вращалась сломанная карусель, а один глаз вообще ничего не видел. Бес убрал вилы, а затем с размаху ткнул ими в забор, прямо над головой Ложкина.
– Поэтому смотри, змея, – сказал он, – пока что я разрешаю тебе уехать отсюда самому. Пока разрешаю! Если ты не послушаешься, тебя отсюда увезут в машине скорой помощи. А если ты появишься и после того, тебе дорога только на кладбище. Никто тебе не поможет. Никто не поможет, если тебе пообещал это я.
Всю весомость угрозы Ложкин понял только тогда, когда оклемался и с превеликим трудом выковырял вилы, торчащие в досках забора. Четыре зубца пробили доски насквозь и сидели прочно, как гвозди.
Как только гости ушли, глупый Полкан успокоился и уснул в своей конуре. Ложкин вошел в дом. Под ногами ерзали битые стекла.
– Сволочи! – громко сказал он, взглянув на свое отражение в зеркале. Левый глаз заплыл так, что теперь целый месяц нельзя будет показаться людям. А население, живущее по соседству, будет хихикать в тряпочку и с интересом следить за развитием событий, все, как один, болея против него. Он ударил кулаком в стену; боль успокоила его.
– Нет! Я понял! – вдруг сказал он вслух. – Какой же я дурень!
Только сейчас до него окончательно дошел смысл происходящего. Вторая драка вовсе не была возмездием за первую. Оба раза его пытались избить и вытурить из Еламово! Кому-то его присутствие здесь здорово мешало. И этот кто-то способен на многое. И Валя говорила то же самое: просила уехать! Ну, теперь-то уж он не уедет. Не уедет ни за что, вы и не сомневайтесь! Вы, ребята, выбрали самый дряной путь, если хотели меня прогнать.
Когда в дверь постучали, он вздрогнул.
На пороге стояла девочка – станкостроительный завод.
– Мама велела передать вам зеленку, – сказала девочка, поставила пузырек на пол и ушла, насвистывая песенку.
Пузырек с зеленкой. Веселое издевательство.
Ложкин в ярости хватил по столу рукой. Глиняная модель руки свалилась на пол и рассыпалась в черепки.
– Ничего, я вам еще покажу! – пообещал он и толкнул ногой черепки. – Я вам еще праздник устрою!
Потом он умылся, выпил пива, которое еще оставалось в холодильнике, и спустился в подвал. Его все еще обуревало желание кому-то что-то показать и доказать, он не сомневался, что так и сделает, хотя и не знал пока, каким образом. Он был уверен, что в его руках оказалась сила, способная стереть в порошок любую толпу любых негодяев. Теперь дело было лишь за малым: научиться этой силой пользоваться.
Он взбежал по ступенькам, ведущим к той двери, которая никогда не может быть закрыта, и снова оказался в мире без людей. Сейчас здесь дул ветер, неожиданный прохладный ветер, которого не было в человеческом мире. Это что-то означало, и Ложкин остановился, чтобы подумать. "Разгулялося синее море", – вспомнил он слова из сказки.
Что я могу? – думал он. – Конечно, действуя отсюда, я могу менять ту, настоящую, реальность, но ведь изменения будут не теми, которые мне нужны. «Л» и "убийца", это совсем не одно и то же, хотя слово и выросло из буквы. Пока я не знаю законов этих превращений, было бы глупо что-то предпринимать. Думай, голова, думай! Так что же я еще могу? Стоп, стоп, почему умер дед? Несколько переломов, внутреннее кровотечение и отбитые почки. Кажется, яснее ясного. Теперь то же самое грозит и мне? Но почему дед умер так спокойно – и даже весело? Так ведь не умирают. А ведь дед не из тех, кто может простить обиду. И еще одна невероятная вещь: дед надеялся вернуться. Дед был уверен, что вернется! Вот поэтому он умирал спокойно! Это хорошо, это я понял, но вернемся к началу: что же мне делать?
И вдруг его осенило: глина. Та самая глина, из которой Господь слепил Адама. Если и не та же самая, то очень близкая по свойствам. Что произойдет, если вылепить фигуру не из десятипроцентной смеси, а из чистой глины? Из чистой глины! Без примесей! Чем станет эта фигура? Что она мне даст?
На последние вопросы у Ложкина не было никакого ответа, не было даже догадки. Единственное, во что он верил твердо – нечто особенное произойдет. И чем бы ни было это нечто, оно явится достаточной силой в его руках.
Он снял с плеча сумку и вынул из нее лопаточку для глины.
Для начала стоит попробовать вылепить что-нибудь небольшое, – думал он, – не больше десяти килограмм. Времени немного, потому что ребята обязательно вернутся. Но не стоит сразу же жать на кнопку, не зная, какой механизм эта кнопка включает. Имея дело с неизвестной силой, нужно быть осторожным.
У самой глиняной ямы лежала большая черная птица, может быть, та же самая, которую Ложкин видел этим утром, либо очень на нее похожая. Большая птица с перебитым крылом.
– Не горюй, птаха, я тебя вылечу, – сказал Ложкин. Птица открыла затянутый серой пленкой глаз и посмотрела на него оценивающе, так, словно поняла его слова.
Ложкин нагнулся над ней.
– Больно тебе? Подлечим. Хочешь есть? – накормим. Не знаю, кто ты такая, но чувствую, что ты мне пригодишься. Спасу тебя, как Иван-Царевич спасал щуку. Или какую там рыбу он спасал? Камбалу?
Птица сделала попытку приподняться на лапы и тяжело переползла к самым ногам Ложкина. Затем уцепилась когтями за его брюки и с неожиданным проворством взобралась ему на спину, а оттуда на плечо.
– Конечно, дед мне приказывал ничего не брать отсюда. Но он не говорил мне о птицах. Если быть точным, я уже брал многое: я дышал здешним воздухом и пил здешнюю воду. А что, если я съем здешнее яблоко? А вдруг я беру птицу, чтобы общипать еще и поджарить, а, что ты думаешь, птица? Ты ведь на самом деле еда, а на еду, на воздух и питье запрет деда не распространяется. Хотел бы я быть в этом уверен.
