Григорий Панченко - Спасти князя
ГЛАВА VII
- Ты славно потрудился, Предсказатель, два года
благодаря тебе мы не знали голода. Но все-таки скажи:
почему ты не хочешь спросить у звезд, когда нам сеять
хлеб в этот раз?
- Сейте, когда вздумается - ответил Предсказатель
даже чуть грубовато, что не было на него похоже. На
вопрошающего он при этом не смотрел. (Он знал, что
никому здесь не дожить до сбора урожая, поскольку уже
движется в их сторону орда воинов Темучина, а
правителю этих территорий не хватит благоразумия,
чтобы покориться, и не хватит сил, чтобы
сопротивляться. Но причину своего знания Предсказатель
объяснить не мог. И не объяснил).
При полной скорости лошадиного скока воздух превращается в сплошную упругую стену почти осязаемой плотности и кажется невозможным оторваться от гривы коня, на которой лежишь ничком и посмотреть назад. Но ты все-таки оторвался, посмотрел. Ну, так и есть, человек восемь, а то и больше - не разобрать в поднятой бесчисленными копытами пыли. Отстают? Приближаются? Не приближаются и не отстают, держатся вровень. Плохо. Ты надеялся, что погоня не сможет преследовать тебя сквозь мечущуюся цепь воинов Кури, (сам-то ты прошел меж них, не вызвав подозрений) - но, видимо, цепь оказалась уж слишком мечущейся. А может быть и нет... Это ведь сейчас их восемь, начать же погоню могло два-три десятка. Предполагалось, что тебе придется сделать всего один выстрел (а уже сделано два), но боекомплект был полон. Пара колчанов по обе стороны седла, еще один - за спиной, между лопаток. Достаточно, чтобы отбиться от сотни: у тяжеловооруженного воина нет ни малейших шансов против конного стрелка, что и покажут через три столетья монголы, преодолев извечную анархию кочевников. Но это - если разить наповал... Бросив поводья на седельную дугу, ты правой рукой поднял лук, вновь ощутив его гибкую тяжесть. Фигурки сзади вдруг закричали что-то яростное (слов не разобрать, шум ветра в ушах - а потом жуткий, звериный вой, всколыхнувший старые воспоминания). Ох, глупец - они же тебя наверняка хоть раз теряли из виду, прорубаясь сквозь печенежский строй и теперь не могли быть полностью уверены, что гонят именно убийцу своего князя... Убийцу спасителя... Изобрази правшу - глядишь, и отстали бы. Передний всадник на вороном коне полностью закрыт длинным щитом - разве что в голову, но это исключено, "Щит же долог, яко минет ребра коневи..." Ребра коневи! И исчезло все. Остался изгиб лука, цепкое напряжение зажавших тетиву пальцев, взгляд - прищур вдоль оперенного древка. И цель, пляшущая на уставленном острие, тоже осталась. Удар тетивы, секунда ожидания - вороной споткнулся, но только прибавил ход. Что это?! Нет не промах - на конском боку распустился трехлепестковый цветок оперения. А рука уже скользит за спину, выбирая другую стрелу. Снова удар, снова ожидание - и опять конь дрогнул всем телом, словно от укуса слепня. Но, как не останавливает укус слепня, не остановила его и вторая стрела. Он, по сути, уже почти мертв - но весть об этом дойдет до его тела не раньше, чем через несколько минут. Не тот колчан! Левая рука - не за спину, а к бедру, в горловину седельного колчана. Вот он, наконечник-срезень, выемчатая лопатка в четыре пальца шириной, которым бьют неокольчуженного врага или крупного зверя на охоте. Он перекусывает при встрече кость, рубит, а не протыкает внутренности, а попади в плечо или руку - снесет напрочь, оправдывая свое название. Третья стрела вошла вплотную к первым двум, так близко, что все три раны можно было накрыть ладонью. И от третьего удара рухнул вороной скакун. А следующий всадник уже рядом. И щит, точно такой же, закрывает его от сапог до подбородка. С ним - иначе. Во втором из седельных колчанов самые тяжелые стрелы - их венчает наконечник-томар, притупленный и массивный, как зубило. И - в галоп, навстречу преследователю свою мохнатую лошадку; тот привстал на стременах, изготовив оружие для удара; выстрел, глухой деревянный стук - седло опустело. Томар не пробил кленовую доску, но страшная сила соударения, удвоенная встречным разгоном, снесла всадника с лошадиной спины. Не разбился? Нет, вот он вскочил, тянет лук из горита. Ого! Высокий свист летящей стрелы - ты еле успеваешь пригнуться. Задетая ей шапка бараньего меха, сорвавшись с головы, исчезает среди ковыльных стеблей. Жаль - туда, в шапку, был вшит стальной колпак, единственная твоя броня. Доспехи у печенегов редкость, их обладатели в основном принадлежат к воинской элите - а таких знают в лицо, да и всего их здесь десятка три, считая самого хакана. Почти этими же словами ты обьяснял эту мысль сопровождающему, но теперь приходится ее повторить, обьясняя самому себе, почему ты остался без защиты. Впрочем, толку от колпака было чуть: разве что макушку закрывал. Следующую стрелу ты перехватил в полете и крутанул ее свободной рукой, показывая (сзади - снова звериный рев). И все-таки надо гнать отсюда, а то зацепят тебя или лошадь. А гнать уже трудно: оставшаяся шестерка успела взять тебя в полукольцо, отжимая к заросшему густым кустарником склону. Ничего, прорвемся. Стрела просвистела, опалив перьями щеку. Оказывается, слишком много внимания ты уделил спешенному: на этот раз бьет кто-то из шестерых, бьет с коня. Или арбалет у него? Еще одна стрела летит, едва не настигая первую. Нет, лук... Кто же ты, стреляющий на всем скаку? Рыжий викинг, в совершенстве овладевший навыками степного боя? Или русоволосый киевлянин, с детства привычный к открытому полю и лучной охоте? А может быть, черный, как сажа, узкоглазый тюрок, соплеменник тех, что подстерегли вас в будущем Беловодье? Кем бы ты ни был, я тебя не убью... Все вы варяги - если не по крови, то по жизни, для всех вас хлеб - война, и жена - война, и любимое дело - война. Никто теперь не вспомнит вашего рода, из которого иной ушел, иной бежал, а иной был изгнан - ваш род теперь дружина. Мало кто из вас родился на той же земле, что ваш князь - а хоть бы и так, сейчас вы бьетесь не за родную землю. Все вы способны на безумную храбрость и лютую жестокость одновременно, для всех вас, от христиан до язычников, рай находится на конце вражеского меча, который после славной битвы исторгнет душу из тела. Но не ждите от меня этой услуги! Даже если кто-нибудь из вас переломает себе кости, когда я свалю его лошадь - это все-таки будет не то... Впрочем, все вы обречены, никому не увидеть сегодняшний закат солнца - но все равно, все равно, все равно... Потому что вот ТАК - глядя глаза в глаза, заведомо зная, что именно убьет, не оглушит и не ранит - оборвал человеческую жизнь только один из моих друзей, Педро Лирроварроа. А убил он двоих: неведомого баскского юношу в Ронсенвальском ущелье 778-го года, и себя - в Барселоне года 2354-го. Впрочем, есть и еще один друг... был... (Все эти мысли промелькнули в твоем мозгу мгновенно - единым пластом. Едва ли за это время стрела, сорвавшись с тетивы, преодолела бы половину своего лета). ...Стрелял по тебе пеший, стрелял всадник, замыкали петлю остальные всадники, а ты все кружил по степи, выжидая удобный момент. Но этот момент наступил - и конный коротко вскрикнул, махнув в воздухе кистью левой руки, которую пернатая игла намертво пришила к луку. А еще одного - в колено. Мало? Тогда - в правое плечо, сквозь кольчугу. Ну куда ты мчишься, ты уже не боец! А, ч-черт! Раненый, видимо, намеревался сшибить тебя с налета, используя коня как единственное еще доступное ему оружие. Ты едва успеваешь послать его огромной лошади срезень в морду, прямо в храп - под обрез налобника. Вот и еще один конь лег... Жалко. Говорят, лошади Реального хронопласта шарахаются от тех, кто только что вернулся из рейда. Будто чувствуют они запах крови - высокоразвитого млекопитающего вида Homo Sapiens, или вида Equs Caballus, или еще какого-нибудь вида, ведь кровь высокоразвитых зверей пахнет одинаково крови, которую могли пролить возвращающиеся. Могли, даже если не пролили... А от Педро шарахались они не первые несколько суток, а все оставшееся ему время - вплоть до того дня, как он... Люди - не лошади. Люди не шарахались, держали себя в руках - во всяком случае, внешне. Но может быть у тех, кто cам вынес себе приговор, обостряется зрение? И вот теперь ты убиваешь коней, чтобы не убить всадников. А ведь всадники обречены, лошади же - имеют шанс уцелеть. Знают им цену степняки, и иной раз стремятся захватить их невредимыми даже в ущерб сражению... И хватит об этом. Следующий всадник отварачивает в сторону. Испугался? Для варяга этот глагол не имеет первого лица... Не все ли равно - главное, проход из окружения открыт. Ты все ждал излетной стрелы от пешего лучника, но ее не было. И, оглянувшись в очередной раз, ты понял причину этого. И понял, почему отвернул ближайший всадник и куда делись остальные, уже давно, много секунд, не показывающиеся в поле зрения. Клубы пыли, хвостами тянущиеся сзади, не были оказывается, подняты погоней. Пыль вздымала погоня за погоней - смуглые всадники на таких же, как у тебя, мохнатых низкорослых лошадках. Их было много, несколько десятков и иенно с ними сейчас завертелись в бешенной схватке оставшиеся преследователи. При таком раскладе схватка эта, конечно, продлится недолгие минуты. А хоть бы и дольше - для тебя они уже не представляют ни интереса, ни опасности. Во всяком случае, не должны представлять... Теперь надо лишь отдалиться за пределы видимости (в степи - это довольно много) и вызвать капсулу мимикрино, все это время незримо следующую за тобой в нескольких метрах от земли. И битва, угасающая за твоей спиной, окажется делом далекого прошлого - столь далекого, что в общем-то, все равно, когда и какую смерть приняли ее участники. Год, пять, даже пятьдесят лет спустя, захлебнувшись кровью, хлынувшей из рассеченных легких, или мелким стариковским кашлем... Все равно? Сзади - резко - топот. Будь стрела на тетиве, ты бы успел ее пустить, а сейчас только и оставалось тебе, что выбросить навстречу уару правую руку. Хрустнул древопластик лука, хрустнул и переломился, но остановил клинок. Их действительно было больше, чем восемь. Девятый, похоже, слегка отстал - и, срезая угол, оказался вне фронта атакующих печенегов. Что же ты не поможешь своим собратьям, Девятый? Неужели тебе важнее отомстить, чем спасти? Впрочем, ни спасти, ни спастись тебе не удастся. Будем надеяться, что не удастся и отомстить. Девятый снова занес меч, но ты уже обнажил свой. Это меч-кончар, длинный и узкий почти до четырехгранности, предназначенный для укола сквозь наборную броню. Самый азиатский из всех клинков, который позже с кочевниками-венграми проникнет на Запад и станет самым европейским оружием, символом Европы - шпагой... Твой противник размахивается обеими руками, отшвырнув щит. Типично варяго-росская тактика: сильный, с широким замахом рубящий удар - "и рассече на полы до седла". Хорошо это делать в бою, но опасно - на поединке, когда обученный фехтовальному искусству противник стережет каждое твое движение... А вдвойне опасно - при отсутствии непроницаемых рыцарских лат или ведомых лишь самурайству виртуозных навыков мгновенной рубки кэн-дзюцу. Впрочем, ни рыцарь, ни викинг ни витязь ныне еще не постигли, чем разнятся бой и поединок. Да и рыцарским латам еще лет четыреста, как не быть. И когда в 1242-м году князь Александр выведет на лед Чудского озера свои полки против троекратно меньшего числа ливонцев, положит у них мертвыми два десятка рыцарей да несколько сот кнехтов, сиречь вооруженных слуг, в обмен на уж никак не меньшее число своих ратников, вынудит остальных к отступлению и представит этот бой как невиданную победу, оправдывающую его право шагать к великокняжескому престолу по головам сородичей - так вот, даже в том году ливонцы будут облачены в те же кольчуги и панцири, что и их противники. А вот самураи как будто уже рубятся иенно так - хотя это пока отнюдь не кэн-дзюцу, потому что классический кэн, меч-сабля, появится тоже еще века через полтора... ...Скрежет, звон - только искры полетели. Ты поймал варяжский клинок в расщелину гарды и вырвал его поворотом кисти. Тут бы и конец тебе, Девятый - будь я тем, за кого ты меня принимаешь. Натяни же поводья, сбавь ход, дай мне уйти - неужели ты ничего не понял?! Сбавил ход. Сбавил, но вот уже снова настигает - конечно, жеребец под ним трофейный, арабских кровей. У печенегов такие кони есть, но они тоже принадлежат воинской элите. А что за оружие теперь у него, у Девятого - меча ведь он лишился? Длинноручный топор, боевая секира. Видать, была приторочена к седлу. Топор слабее меча - кто бы иначе ковал мечи, дорогие и трудоемкие - однако в щель гарды его не захватишь. Можно перерубить древко, но не пригоден для этого кончар. Эх, саблю бы взять, как советовали (к черту комплексы!) - но ведь и вправду печенежские сабли плохи для обороны, ими только раненных добивать... А можно сделать то, для чего кончар как раз пригоден и чего требует сейчас до автоматизма оттренированная рука и тело. Так требуют они, что на мгновенье едва не пересилили мозг: нырок, глубокий выпад, упругая дрожь сопротивления, прокативающаяся от кончиков пальцев до плеча, узкое лезвие, дымясь, выскакивает между лопаток - оно насквозь пронзило железную скорлупу вместе с ее содержимым... А потом - свободный разгон степи до ближайшего холма, за которым можно вызвать капсулу. И плевать, что где-то далеко за спиной грязный, нечесанный, жестокий и свирепый воин, который все равно вот-вот будет убит, уставит стекленеющие зрачки вслед безвестному кочевнику. Кочевнику, что всю жизнь учил людей и никогда людей не убивал, сколько сражений ему не пришлось пережить... Тяжелый, хлесткий удар, который едва удалось отвести. Значит, ты все-таки не сделал этого. Секира еще вниз шла, продолжая движение, а ты уже свободной рукой ухватил ее пониже обуха и чуть не вырвал. Но все-таки не вырвал, не сумел отнять умелым воином был Девятый... Теперь он будет рубить во всю длину топорища, не приближаясь. А когда один только бьет, а другой только защищается рано или поздно плохо прийдется защищающемуся, сколь бы искусен он ни был... Удар - лезвие проходит мимо, но дерево рукояти тяжко обрушивается на плечо. Ну же, сейчас еще можно ткнуть, вот он как раз открыт... Но ты не пронзил Девятого - а, коротко взмахнув мечем нанес ему секущий удар. Метясь не в горло, не в глазную щель наличника (странно - но была на твоем противнике сплошная маска-личина; редкость это для варяга!) - а по самому наличнику этому на уровне рта. Рана в лицо - это кровь, это болевой шок. Иногда - это позор. Иногда уродство на всю жизнь (сколько там ее осталось, жизни той...) Но не смерть это! И ты увидел, как узкая полоса кончара прорубила маску шлема, выплеснув наружу пенисто-алый поток. А прорубив - переломилась, как давеча переломился лук. Велика была прочность клинка, но не безгранична: очень уж узок он был, тонок,легок... Да ведь и мощь удара - не мала! Не мала и прочность маски: даже сейчас цепким взглядом профессионала ты распознал иранскую работу, иранцы же - кузнецы из лучших... Главное же - никак не предзначался кончар для рубки. Не было это предусмотрено теми, кто готовил снаряжение. Зато одно знали они наверняка: нельзя, чтобы оружие заметно превосходило образцы хронопласта! (Слохем - не сломался бы... Но не мог это быть слохем, и довольно об это!) Ну так что же, Девятый? Довольно с тебя? Нет... Зияет щель в закрывающей лицо маске и красное, пульсируя, брызжет оттуда. Но не отстал преследователь: видать, не раз уже был он прежде ранен, умеет не замечать боль, прикрываясь от нее неистовством берсеркера, словно щитом. И тяжкая секира в его руках занесена для очередного удара. А у тебя нет оружия. Лишь бесполезный обломок кончара. И, словно в насмешку - три почти полных колчана, бесполезных после утраты лука. Да еще где-то недосягаемо далеко, за голенищем сапога - короткий кривой нож, столь же бесполезный для конной схватки, как стрела без лука и кончар без острия. И - ни единой пластины брони на теле. И онемело зашибленное плечо. И хрипит загнанная Ашина, не в силах оторваться от преследователя. Всем распорядилась судьба напоследок... Сама распорядилась, независимо от твоего желания. Что же - это, должно быть, лучше, чем убивать! ...Последний кадр из касеты "Ронсенваль": блеск стали - и между плеч фонтаном встает кровяной столб... "Нет, не смотри туда, отойди за стену, чтобы нас никто не видел, верь мне - они нас не найдут..." Страшно искаженное лицо твоего друга Педро, глядящее из затянутой петли (он не желал себе легкой смерти, поэтому не принял яд, не застрелился)... "Сюда, махараджа, ученик мой, сюда, Паучек - и не бойся, что бы ты ни увидел, и не трогай ничего, пока я тебе не скажу, что это тронуть можно..." Ытален-Эннече обеими рукаи поднял мишень смеется: "Ты, паря, белку в глаз бить можешь, однако!"... Руслан-Предводитель-Святослав, перегнувшись с седла, распаривает живот беременной болгарке..."Отвернись от него, ибо он лжец" - и веселое удивление на лицах слушателей... Все это пролетело мгновенно. Оказывается, правду говорят, что в такие моменты успевает вспомниться вся жизнь. Ты смотрел, как взлетев высоко, до самого неба, медленно опускается полумесяц секиры.
