Василий Мельник - Русская фантастика 2011
— Это — «Зима над океаном», — обрадовался вопросу художник. — Я больше всего люблю маринистику. Глаз смотрит, а душа отдыхает. Сначала у меня, пока рисую, а потом у вас — каждый раз, как соизволите задержать взгляд.
— И как тут разобрать, где океан, где что?
Художник пожал плечами:
— Я так вижу.
— И как, покупают? — Баклавскому показалось неудобным уйти сразу.
— За бесценок, — рассмеялся горбун. — Студенты в основном. Для подарков, когда с деньгами туговато.
— И сколько такая «Зима» стоит? Накануне зимы?
— Семнадцать монет, — прищурился художник, оценивая состоятельность Баклавского. — Но отдам за пятнадцать… Хотел сказать, за тринадцать.
Горбун совсем поник, понимая, что вряд ли случайный буржуа раскошелится на его мазню.
— И еще, — добавил он, — возьмите лучше другую.
Привстав на цыпочки, из верхнего ряда картинок выцепил уверенным движением одну, видимо на самом деле отличая ее от прочих.
— Тринадцать — плохое число, — сказал он, — лучше четырнадцать. Называется «Киты уплывают». Подписать?
Баклавский и сам не заметил, как превратился в покупателя. Отдал десятку и пятерку, отрицательно покачал головой на попытку художника порыться в карманах в поисках сдачи. Тот в меру учтиво приложил руку к груди.
— Обязательно подписать, — необидно рассмеялся Баклавский. — Станете знаменитым — продам ее с аукциона, обеспечу себе спокойную старость.
Горбун, ткнув кисточкой указательного пальца в лежащую на стульчике палитру, черканул размашисто на обороте.
— Положено бы в углу, на самой картине, да они у меня очень маленькие.
— А что ж без фамилии? — спросил Баклавский, расшифровав замысловатую загогулину.
— А меня всегда зовут просто по имени, — ответил художник. — Пабло — и все. До фамилии еще дорасти надо.
Картонку он аккуратно обернул газетной бумагой, и черно-синие кубики, закрученные в белые буруны, скрылись под суетливым шрифтом «Бульварных новостей». Над уплывающими китами теперь рекламировали зубной порошок, объявляли о суде над неким Айртоном Сезвиком, предлагали деньги за информацию о Диком Ирландце. Будто китов и не было.
— Таких китов можно было сторговать за пятерку — заметил Май, когда они сели в мобиль.
VI. Мертвый порт
Нет ничего неприятнее, чем выпускать из рук верную добычу. За сорок минут тщетного ожидания Баклавский несколько раз пытался уснуть, оккупировав удобное савишевское кресло. Но спасительная дрема не пришла. Ответ из Дворца — тоже. И старик-инженер подвел.
Ровно в четыре часа пополудни Баклавский подошел к телефонному аппарату и соединился с головной конторой службы. Сухо приказал старшему патрульному снять охрану с площадки досмотра и обеспечить погрузку задержанных ранее контейнеров торгового дома «Любек и сыновья». Да, на их судно. Нет, не препятствовать. Да, в графе «Результат досмотра» проставить «Отсутствие разрешения на снятие пломб».
Выпил чаю.
Переоделся из смокинга в форму.
Сверил с Савишем отчеты за неделю.
Зачем-то вышел на пустую площадку досмотра.
Здесь, в Мертвом порту, все выглядело иначе. Ни одного крупного судна не швартовалось у покосившихся причалов, не мельтешили сиамские джонки, полдюжины китобойных баркасов вразнобой покачивали мачтами на легкой зыби, которую тем не менее не мог погасить слишком короткий волнолом вдали, у маяка Тенестра.
Из-за облаков чуть правее Монте-Боки проглядывало уставшее октябрьское солнце, высвечивая на берегу то одно, то другое здание. Белые и красные буи фарватера двумя редкими змейками утягивали взгляд в открытый океан. Вправо по берегу горбились унылые серые сараи складов, с прорехами в крышах, сорванными с петель воротами, проломленными пандусами. В разговорах никто не звал это место Стаббовыми пристанями, ведь адмирал Стабб уже давно мертв — как и созданный им порт.
Еще дальше, за брошенными складами, к воде подступала паутина сетей. Нехороших сетей, особых. Современная наука не признавала очевидный факт их существования. Прогресс, оседлавший пар, подружившийся с металлом, углем и нефтью, пасовал перед вереницей узелков, выходящей из-под пальцев слепых девушек. Необъяснимые, а значит, неподконтрольные силы заставляли китов отворачивать от сетей плетельщиц, так волк не рискнет пересечь линию флажков. Только кит — не волк…
А Кетополис делал вид, что не существует самого этого заколдованного места — Плетельни. И многие, в том числе Баклавский, старались забыть о городе в городе, огромном квартале, огороженном сетями на берегу старой бухты. Вход куда без приглашения невозможен.
Стало зябко. Баклавский все всматривался в даль, где бесконечные сети подрагивали на тонких белых шестах. Хотя он искал встречи с Белой Хильдой, еще вчера не приходило в голову, что придется зайти в этот лабиринт. Время шло к шести, и до прогулки в Плетельню оставалось всего ничего.
— Ежи, — Савиш неслышно подошел сзади. — Там пневма, из порта перекинули. На твое имя. Да не переживай ты из-за этих контейнеров, в самом деле! Баклавский еще раз обежал взглядом бухту. Маяк подмигнул ему хищным красным глазом. Любековский сухогруз уже больше часа как миновал старую бухту и ушел на север. Увозя в трюмах так и не опознанные «ВиПи» и «ЭсЭф», о которых, спасибо Одноногому, начальник Досмотровой службы Кетополиса даже знать не имел права.
Чанг, зная привычки шефа, снова заварил крепкий чай и поставил серебряный поднос на стол в кабинете Савиша.
Капсула «лично в руки» была не простая, а с черно-желтой каемкой и наполовину стершейся каракатицей на боку. Уголовная полиция.
Баклавский свернул крышку и выудил пальцем свернутый трубочкой листок. Развернул, прочел. Еще и еще раз.
Текст отличался знакомой лаконичностью:
Лучше ты ко мне, чем я за тобой.
Мейер. P.S. Ежи, старина, во что ты вляпался?!Ниже был приписан номер телефона.
Баклавский придвинул аппарат. Савиш куда-то вышел. На том конце ответили сразу, жизнерадостно и слегка запанибратски:
— Уголовная!
— Следователя Мейера, пожалуйста!
— Он на выезде. С помощником соединить?
Баклавский не рассчитывал, что Мейера может не оказаться на месте. Старый, но не забытый друг, четверть века назад протиравший штаны за соседней партой в Механическом колледже, пытался предупредить о неприятностях.
— С помощником соединить?..
И уже подозрительнее:
— Кто его спрашивает?..
