Рауль Кабеза Де Вака - «Если», 1999 № 01-02
Ангелы Джуди разделились на две эскадрильи. Одна занималась противоракетной обороной, другая поднялась вверх по эклиптике, чтобы спикировать на корабли корпорад и уничтожить их, прежде чем они успеют открыть огонь. Элена входила в группу ближней обороны. На ментальном дисплее Сола ее ангелолет был обозначен крестиком в красно-золотую тигровую полоску — под цвет ее кожи. Сол смотрел, как она описывает замысловатые петли вокруг кометы, меж тем как синие цилиндры живцов приближаются к плоскости, обозначенной как «огневая дистанция».
Внезапно семь синих цилиндров выплюнули облако актинических искр, которые фейерверком посыпались на комету.
— Матка боска! — тихо воскликнул кто-то.
Пятьдесят пять «g», — спокойно сообщил капитан Савита.
— Контакт через одну тысячу восемнадцать секунд.
— Разве их всех перехватишь, — пробормотал мертвец с мондриановской кожей — Коуб, занявший место Элены при дальнодействующих сенсорах.
— В первой волне сто пятнадцать контактных единиц, — доложил Хорхе.
— Сол, поддай гравитации, — сказал Савита.
— Стоит превысить одну тысячную «g», и погонщик массы погнется к черту, — ответил Сол, открыв второе окно на своем ментальном дисплее.
— Хоть что-нибудь — только бы им расчеты подпортить, — настаивал Савита.
— Ладно, сейчас рискну.
Сол был рад с головой погрузиться в задачу: «Как выжать из огромной электромагнитной пушки еще немного мощности?» — только бы не видеть векторов атаки и отрезных плоскостей перехватчиков в миг, когда эскадрилья ближней обороны сблизится с ракетами. И, что еще важнее, ему не придется следить за петлями и виражами полосатого крестика. Не придется бояться, что в любую секунду крестик наткнется на плотную синюю кривую и сгорит в костре аннигиляции. Синие звезды гаснут, заметил он, гаснут одна за другой. Но медленно. Слишком медленно. Слишком нечасто.
Компьютер подсказал ему решение проблемы. Сол ввел команду в погонщика массы. Изменение в величине ускорения было легким, точно замедленный выдох.
Одного они уже потеряли — исчез лиловый в крапинку Эмилио. А половина ракет по-прежнему держится заданной траектории. В верхнем правом углу его виртуального поля зрения невозмутимо тикают часы. До контакта шестьсот пятнадцать секунд. Десять минут жизни.
Но истребители уже сновали среди корпорадников, уворачиваясь от ослепительных очередей автоперехватчиков ближнего боя. Флотилия живых попыталась рассыпаться в разные стороны, но у ее кораблей — неуклюжих увальней — не хватало реактивной массы. Истребители Джуди порхали среди них, ведя снайперскую стрельбу: кому-то срезали пусковую установку, еще кому-то сорвали солнечную батарею, вспарывали «пузыри» жизнеобеспечения и топливные баки — и неспешно взрывался, переходя в газообразное состояние, водород. Тринадцатилетние пилоты погибали, корчась от наркотической ярости, проливались в вакуум струями быстрозамерзающего геля-амортизатора. Флот противника таял на глазах. Было семь кораблей — осталось пять. Было пять — стало три. Но живые не были покорными жертвами; из шести участвовавших в бою мертвецов лишь двое вырулили на орбиту свидания с кометой. Их лазеры умолкли, реактивная масса иссякла. Пилоты катапультировались. Развернули свои солнечные паруса — щиты света.
Два корабля живых уцелели. Один лег на возвратную орбиту, затратив на это последние граммы своей маневровой массы. Зато другой направил топливо своего турбера через блип-жерло — держа курс прямо на Джуди.
— Идет на таран, — сказал Коуб.
— Сол, увернись от него, — приказал капитан Савита.
— Он слишком близко, — цифры в голове Сола были беспощадны. — Даже если я срежу ему сопло, он сможет качать газы жизнеобеспечения через СТУ.
Бункер тряхнуло.
— Дерьмо! — выругался кто-то.
— Поцарапал, — доложил Коуб. — Было бы прямое попадание — если бы Сол не прибавил скорости.
— Погонщик на месте, — сказал Сол.
— Рэлея сбили, — сказал капитан Савита.
Пятьдесят ракет превратились в двадцать, но Эмилио и Рэлея больше нет, а ракеты приближаются. Мало места для маневров. И вообще нет места для ошибок.
— До контакта с кораблем двести пятнадцать секунд, — объявил Коуб. Большинство ракет тянулось в хвосте кометы, не в силах догнать ее. Огава и Скин, узоры Мандельброта и крапинки далматинца, вели арьергардный бой, подавляя ракеты, которые пытались вновь нащупать цель. Оливково-зеленые волны и красные тигровые полоски развернулись лицом к кораблю живых. Кинсана и Элена.
Вот так влипли!
В этот миг Сол пожалел, что в голове у него сидит этот график. Он жалел, что не слеп. Лучше внезапная аннигиляция, слепота и невежество, смертоносный свет. Видеть, ЗНАТЬ, считать секунды на таймере — это же мучительнее казни. Но внутренние глаза невозможно зажмурить. И он наблюдал, бессильный, как белый протуберанец с корабля живых пронзил и раскрошил оливково-зеленый крест Кинсаны. Он наблюдал, как Элена обстреляла корпорадника продольным огнем из своих лазеров, разрубила его на трепещущие куски, и сами собой взорвались двигатели, и обломки корабля выстроились дугой в космосе, уносясь от кометы Джуди. А он наблюдал — и даже не мог отвернуться, — как Элена совершила слишком медленный, слишком поздний, слишком мелкий вираж, и взорвавшийся модуль экологического отсека оторвал ей ноги-турберы и солнечный парус: она закувыркалась в вакууме, изувеченная, уничтоженная.
— Элена! — вскричал он обоими своими голосами. — Элена!
Элена Асадо падала в бездонную пропасть, к красивым скоплениям галактик в созвездии Девы.
Последний припадок гнева, которым Земля проводила своих детей, завершился: от двадцати ракет осталось десять, потом пять, потом — одна. И, наконец, ни одной. Комета Джуди продолжала свое медлительное восхождение по стенкам гравитационного колодца Солнечной системы, к непроглядной тьме и умопомрачительному холоду. Ее пятьсот двадцать душ спали крепким сном невинных младенцев, так, как могут спать только мертвые в ледяных гробницах. Вскоре к ним присоединятся Соломон Гурски и все остальные — растворятся в гостеприимном льду, умрут на пятьсот лет, пока комета не доберется до другой звезды.
«Будь это сон, я мог бы забыться», — подумал Соломон Гурски.
Во сне все меняется, воспоминания превращаются в грезы, а грезы — в воспоминания. Во сне есть время, а время — это перемены и, может быть, шанс забыть ее фигурку, которая вечно кружится в вакууме, и силы, которые уже воскресили ее однажды, вновь возрождают ее, она питается солнечным светом и неспособна умереть. Но его ожидал не сон. Его ожидала смерть, и для него все прекратило свое существование.
