Татьяна Апраксина - Мир не меч - 2
Грег, конечно, был пьян, но оценить пластику и рисунок мышц потенциального противника был вполне в состоянии. Поэтому рукопашную схватку предлагать не стал, прекрасно представляя себе результат. Но ему все-таки хотелось обломать Хайо, объяснить, кто здесь хозяин. Он уже проиграл по очкам, предложив испытание — тем, кого по определению считают слабее себя, не предлагают ничего подобного. Теперь нужно было выходить из ситуации, да не как-нибудь, а победителем.
— Хорошо, уговорил, — рисуясь, сказал Грег. — Если тебе это так уж надо.... Ножички покидаем. До трех очков. Идет?
— По-моему, все это было надо тебе. Или я что-то перепутал?
— Ладно, неважно. Согласен или как?
— Согласен, — широко улыбнулся Хайо. — Твой способ. Теперь условия. Мое таково: проигрываешь — никогда больше не поднимаешь руку на жену. Твое?
— Откуда ты.... — задохнулся от возмущения Грег. — Хорошо, мальчик. Проигрываешь — никогда не прикасаешься к ней даже пальцем. Даже если она будет тонуть у тебя на глазах. Идет?
— Идет, — кивнул Хайо. — Я сказал, ты услышал.
— Я сказал, ты услышал. Кто начнет?
— Ты.
— Хорошо...
Хайо завел руку за спину, под куртку, ожидая, пока в ладонь ляжет подходящий клинок. Не стоило демонстрировать Грегу извлечение предметов из ничего; пусть думает, что нож засунут сзади за ремень. Выбранная человеком форма состязания казалась нелепой. Пьяный в стельку Грег имел все шансы попасть ножом себе в пятку, и очень мало шансов попасть в мишень. А мишень он выбрал сам, должно быть, окончательно спятил. Ровно в этот час проявило себя во всей красе разрушительное действие алкоголя на мозг.
Крошечное, с воробьиный глаз, еле различимое пятно на деревянной панели за барной стойкой. Из-за горлышек бутылок его едва видно, а сбивший бутылку очка не получает, даже если попадет в мишень.
Хайо даже усомнился, получится ли у него этот фокус; а нужно было выиграть, на карту поставлено слишком много, и нельзя промахнуться. Грег все-таки ухитрился втянуть его в свои идиотские игры. Мастер, ничего не скажешь. Просто гений дурацких поступков.
Смотритель получил три очка из трех, Грег — два. Он был на грани от ничьей, но в последнем броске нож воткнулся в дерево недостаточно глубоко, упал и сбил бутылку. В воздухе резко и противно запахло можжевельником.
— А ведь я тебя почти сделал, а? — Грег присел на край стула, потер средним и указательным пальцами левой руки переносицу. — Скажи — почти сделал?
— Почти. — Хайо был дипломатически вежлив.
— Дурацкое твое условие.... — выложившись в поединке, Грег уже почти не контролировал себя и почти перестал играть. — Мальчишка, что ты понимаешь.... это же все не мне надо, ей. Если я не буду ее строить — она же по рукам пойдет или сопьется. За ней только глаз да глаз.... Ты думаешь, я такой плохой. Злобный тиран просто, девочку обижаю.
— Нет, так я не думаю...
— Да не ври, думаешь. Бедная девочка, такая прекрасная и несчастная. Знаешь, как это — смотрят на тебя такими вот большими и чистыми глазами, и говорят «я в тебя верю, ты хороший!». И не дай Город потом устать или чтоб голова болела — ты же хороший, ты же не имеешь права быть плохим. Любая мелочь, любой промах — обида смертная. Потому что если я такой хороший, то если и делаю что не так, то, значит, назло. И обязан быть хорошим — день за днем, всю жизнь бесперечь. Веселуха, да?
— Я бы так не сказал. — Хайо сел за стол напротив, поставил локти на край и упер подбородок в кулаки. — По-моему, ничего веселого тут нет.
— Вот именно что. Я ее люблю, ты понимаешь?
— Понимаю.
— Люблю я ее, но это ж каждый день, каждый день — быть таким хорошим и прекрасным, таким-растаким. А ей не нужен хороший, не нужен прекрасный. Она так жить не может, на самом деле. Ей нужно, чтобы было от чего поплакать и пострадать, пожалеть себя. Помучиться. Иначе она и не поверит, что я ее люблю. Уйдет куда-нибудь, искать другого, кто...
— Так может, пусть уходит?
— Не могу. Не могу отпустить. Я за нее боюсь. Я уже ее знаю, знаю, что ей надо. Да, мне тяжело. Но.... это еще ничего. Это можно пережить. А если с ней что-нибудь случится?
Грег уже вовсю клевал носом и говорил через дрему. Хайо забрал у него стакан, отодвинул со стола миску с остатками салата, и, словно невзначай, задел пальцами висок, сглаживая и уводя на второй план воспоминания об этом разговоре. Можно было понадеяться и на алкоголь, но Хайо не хотел рисковать. Такая ночная откровенность могла обернуться утренней ссорой — это было бы лишним.
Он и в этой беседе старался быть бесстрастным и равнодушным, подавать обдуманные и просчитанные реплики, разыгрывать сцену как по нотам, собирая информацию и раскладывая ее по полочкам. Но сейчас, при виде спящего головой на столе Грега, Хайо вдруг понял, что его все решительно и бесповоротно достало. Ему срочно нужно было что-нибудь разбить, сломать, кого-то ударить. Темная волна поднялась из глубин души и накрыла с головой, заставила в бессильной злобе озираться в поисках подходящего предмета. Пожалуй, бутылка годилась, чтобы кинуть ей в окно.
«Стоп!» — сказал внутренний голос, один из многих внутренних голосов — тот, что никогда не утрачивал здравый смысл. «Если ты злишься — ты уже вовлечен в ситуацию. Выйди из нее, пока не поздно...» — и Хайо сумел взять себя в руки. Он прижался щекой к холодному стеклу соседнего столика, навалился грудью так, что тонкая полоса больно врезалась в кожу, начал медленно считать про себя. Через несколько минут его отпустило окончательно, и он вышел на темную ночную улицу, полной грудью вдыхая прохладный воздух.
«Итак, — подумал он. — Что мы имеем с данной гусиной фабрики? Двух, точнее, трех людей, завязанных сложными и нездоровыми взаимоотношениями. И Рэни, и Грегу они зачем-то нужны; вполне очевидно, что оба вовсе не настроены на полноценную счастливую жизнь и гармоничный семейный союз. Им нужна крутая смесь кнута и пряника — обоим. Каждый работает для другого и кнутом, и пряником — по ситуации. И пока они оба таковы, как сейчас — это единственный для них способ выжить. Ситуация отвратительна, но стабильна и даже полезна — по принципу «может быть и хуже». Действительно, может — перестав удерживать друг друга в определенных рамках, парочка может допрыгаться и до более серьезных неприятностей, каждый по отдельности. Сергей — явление временное; ему вся эта ситуация тоже зачем-то нужна, что-то он получает именно в такой раскладке, именно в положении платонически влюбленного верного рыцаря Рэни. Она же получает поддержку, внимание и сочувствие — чтобы и дальше оставаться с мужем, который ее, конечно, напрягает, но и помогает держаться на плаву...»
