Михаил Клименко - Отчего бывает радуга
Настроение у меня было плохое. Я съездил на нашу фабрику, вернулся домой, и бабушка послала меня на базар... Часов в семь я позвонил Ларисе, мне никто не ответил, и я пошел в кино. Так, чтоб отвлечься от некоторых своих мыслей.
Дома я оказался часов в девять.
Со стола еще не убирали. Не дождавшись меня, семья только что поужинала.
Из спальни с развернутой газетой появился отец.
- Садись, Костя, ешь, - недовольно сказала мне мать.
По тому, как отец сел на диван, я понял: он сел для долгой беседы.
- Ну как живешь, Костя? - спросил он. - Расскажи хоть!
- Что "как"?.. - торопливо принимаясь за еду, небрежно проговорил я.
- Давно я тебя не видел. Завтракаем без тебя: спишь; обедаем, конечно, без тебя; ужинаем тоже без тебя.
- Я же не маленький.
- Да, большой, независимый... На обследование не едешь, на работу не ходишь... Оставил пока эти пустячки? Инвалид третьей группы ждет социального обеспечения! Позор!
Я ел торопливо.
- Еще котлетку положить? - спросила бабушка.
- Ценное предложение, еще две, - кивнул я и, чтоб отвлечь отца от неприятных для меня разговоров, сказал: - Бабушка, вот к старости люди мудрыми становятся...
- Не всем это. Костя, удается! - перебила она меня.
- Ну это верно, - согласился я. - Вот и тот... Один тут человек ярко-фиолетового цвета, почти как клюквенный кисель... Вроде бы умный.
- Ты вот что, слушай, - сердито сказал отец, отведя в сторону хрустящую развернутую газету, - оставь-ка людей в покое! А то взялся: тот такой, этот сякой!
- Почти все люди всяких зеленоватых оттенков, а он фиолетово-сиреневый, - сказал я. - Наш замдиректора по хозчасти. Представляете?..
- Все зеленые!.. Ты сам-то еще зеленый, чтоб обо всех людях без разбору судить. Ишь взялся! Чем, спрашиваю, занимаешься?
- Дня через два начну работать.
- Где?
- В одном тут месте. Место неплохое. Очень хорошее! Смогу по пятьсот-семьсот процентов плана давать.
- Это где же? - поспокойней спросил отец.
- Контролером в трамвайно-троллейбусном управлений. Я ведь сразу безбилетников вижу. Они почти все одинакового цвета...
- Вот только сунься в трампарк! - отец схватил газету и быстро начал ее складывать. - Нашелся контролер! Только попытайся. Я тебе дам семьсот процентов! Ишь!.. Где полегче ищет. Пальцем указывать! Завтра-послезавтра поезжай на обследование. Неизвестно, что с глазами сделалось, а он сидит. Контролер! Чего ждешь, спрашивается? Пока отслоение сетчатки начнется? Или глаукома, или совсем перестанешь видеть? Так? Уж ведь и ешь в темных очках.
- Ну, отец, хватит, - сказала мать. - Он и сам не рад. А ты, Костя, об этом подумай, что отец говорит.
Сложив газету, пожалуй, уже в шестнадцать раз, отец поспокойней сказал:
- Пора тебе, Костя, всю эту чепуху бросить. Хватит носиться! Все без толку. Не школьник уже.
- Клюквенный кисель будешь пить? - вмешалась бабушка.
- Конечно! Три стакана.
Бабушка налила киселя полный стакан и, вопросительно взглянув на меня, сказала:
- Ишь, какой красивый!
- Да, красивый, - кивнул я, глядя на серое содержимое стакана.
- А то чего это тебе, - совсем спокойно сказал отец, - по базарам ходить, редиску покупать. Не старик же ты. Костя, не пенсионер...
Сегодня днем я по просьбе бабушки ходил на рынок за свежим луком и за редиской. Около часа прослонялся у цветочного ряда, но Ниготкова так и не увидел. И вот теперь вдруг я подумал, что ведь он цветы может покупать и в другом месте. И даже в этот поздний час...
- Извините, скоро приду... - торопливо вставая из-за стола, сказал я. Очень даже вероятно!..
Цветы в это время продавали только около сквера у почтамта.
Я был у импровизированного цветочного ряда через десять минут.
Ниготков расплачивался за три огромные пепельно-серые розы!
Я позвонил Ларисе, чтоб она срочно приехала на Нахимовскую улицу к спортивному магазину.
Когда я появился в условленном месте, Лариса уже ждала меня. Я еще издали увидел знакомое золотисто-лимонное пламя.
- Ты напугал меня! Что случилось, Костя?
- Лариса, ты не могла бы по моей огромной просьбе под каким-нибудь предлогом навестить своего дядю Ниготкова?
- Зачем еще? Поздно ведь, Костя.
- Он только что купил розы. Три огромные розы. Я должен знать, кому он их преподносит!.. Понимаешь?!
- Нет, не понимаю.
- Ниготков не просто так фиолетово-сиреневого цвета. В этом я убежден. Из всего, что мне о нем известно, ничто не объясняет мне его фиолетовый цвет. И вот только эти цветы... Знаешь, Лариса, и Шерлок Холмс не упустил бы такой детали: одинокий, пожилой человек - тем более фиолетовый! - и эти цветы...
- Ты что, считаешь, что пожилой, одинокий человек не может дарить цветы?
- Прости, Лариса. Все из-за этого Ниготкова... Но я должен выяснить: если он покупает себе, для собственного удовольствия, я об этих цветах перестану думать. Выброшу это из головы!
Мы быстро все обсудили. Чтоб случайно не обратить на себя внимание друзей Ниготкова и не бросить тень на поздний визит Ларисы, мы с ней договорились встретиться на троллейбусной остановке вблизи ее дома. На третьем номере троллейбуса она от дома Ниготкова могла доехать до самой своей улицы.
Прошло минут сорок, а Лариса все не появлялась. Да, конечно, надо было мне остаться на Нахимовской улице и ждать ее недалеко от дома Ниготкова!
Начали сгущаться поздние летние сумерки...
Я уже давно обратил внимание на этого дядю с собакой.
Он стоял за киоском, в котором продавали мороженое. Мужчина был грязного сизо-розоватого цвета. Огромную, забитую собаку прекрасного песочно-бежевого свечения он держал на "поводке" - на какой-то толстой веревке, гнилой и негнущейся. Мужчина одной рукой то и дело прикасался к огромному козырьку своей сизой фуражки, а другой рукой дергал за поводок. Широко растопырив крупные передние лапы, наклонив голову, собака понуро стояла и никак не хотела следовать за хозяином. Многочисленные прохожие то и дело натыкались на собаку, не обращая внимания на хозяина, обходили ее сторонкой.
Чем сильнее сизый цвет мужчины насыщался фиолетовой прозрачностью, тем большую антипатию он во мне вызывал...
Я подошел к киоску и, поглядывая на подъезжавшие троллейбусы, спросил дядю:
- Что, от дома пес отбился?
- Какой там отбился!.. - вроде бы найдя желанного собеседника, оживился, неодобрительно воскликнул он. - Замучил он нас, каналья! Мы его из дому всячески гоним, а он к нам все пути находит! Уж кому его ни отдавал, куда только ни увозил!..
- За что же вы его гоните? - спросил я.
- Как это "за что"?.. Не наш же он! - Мужчина поглядел вверх, на мелкие звезды, на мгновение задумался. - Его со двора попросили, а он опять в ворота лезет, никакой совести не знает.
