Сергей Агафонов - Кодограмма сна
– Ты видишь? Видишь! Убей ее! Убей немедленно…
– Знамо дело, убьем на фиг, – пробормотал Голем и взялся за Серафиму.
Пока Голем грыз хрюкающую от страха смерти поэтессу, Андрей уселся на свободное место и завел с девицами душеспасительную беседу:
– Ну, бляди, расскажите как докатились до жизни такой, – и широким жестом показал и на дымящий самовар, и на недоеденного инопланетянина и на загрызаемую Големом поэтессу. Поэтесса перед отправкой в ад читала стихи:
Сорока с гастритом
Меня попросила
Ей дать закурить.
Какие проблемы…
Разбито корыто –
Мне завтра родить.
Не лягушку даже совсем!
Не зверушку, известную всем!
А вагон метро…
Голубой такой!
Как наколка на твоем…
Как наколка на моей…
Где мы встретились как-то на ломках…
Эх, знать бы – собрала бы соломки.
Милому отвезла бы…
Зря говорят, что все мы бабы – суки!
Любовь – это наука.
А я ученая – аспирант Литературного института
по кафедре переводов с языков народов Азиопы…
– А чего? – отвлеклась от вязания Илона Дапкунайте – Стихи хорошие. Слушать не противно.
– По молодому делу даже военный секрет врагу продать за тридцать серебряников не противно, – возразил ей Андрей, – но то, чем вы тут занимаетесь, внушит отвращение даже самому небрезгливому из смертных. Тому же Аполлонычу или Эрасту…
– Мы всего лишь на досуге вяжем варежки, носки, лыжные шапочки, вшивники и тому подобные зимние приколы, а вы выражаетесь! – в один голос сделали возмущенное заявление сестры Сымь.
– Для кого же все эти зимние приколы? – задал им резонный вопрос Софронов.
– Для прикольных парней и девчат из разных клевых мест типа Парижа и Тайваня, а не для занудливых журналюг, разучившихся писать! – в запальчивости вскричала Анжелика.
Софронов потемнел как грозовая туча.
– Ты закончил? – обратился он к Голему.
Как видите, экселенц… – ответил почтительно Голем и поклонился.
Поэтесса стихи уже не читала, а лежала мешком сала и изломанных костей. Девки оставили вязание и столпились вокруг нее.
– Кому бы ее на удобрения продать… – сказал кто-то сочувственно.
Только Марфа Друзь осталась на своем месте и мрачно смотрела на гуманоида и оплывающие свечи на его растерзанном теле. К ней сзади подошел Андрей и постучал по тумбочке. Марфа встрепенулась. Стук был условный. Четыре по четыре и четырежды четыре. Марфа повернулась к Софронову и увидела на его чубчике птичий кал. Достала платочек. Вытерла. Где-то в другом измерении раздался ужасный вопль некоего существа, пронзенного чудовищной болью. Но здесь в тихой комнате спального корпуса санатория "КРАСНЫЙ КОСМОС" на черноморском берегу Крыма было не до того.
– Нам так теперь будет не хватать поэзии… – молвила Друзь, кротко глядя в зеленые глаза Софронова. Они казались ей бесстыжими – бесстыжими и оттого чертовски привлекательными.
– Мне тоже кое-чего не хватает на данном временном отрезке жизни…- начал заигрывать с девушкой парень и сделал Голему знак. Откуда ни возьмись явился патефон с кучей пластинок. Голем взялся крутить ручку, остальные разбились на пары. Софронов танцевал с Друзь.
– Хочешь иметь со мной секс? – без обиняков заявила Марфа и заколыхалась.
– Хочу, но еще хочу КНИГУ МАЛГИЛ!
– КНИГУ МАЛГИЛ? Проще пареной репы! – рассмеялась девушка и отстранилась от Андрея. Она стала бегать по комнате, мешая танцующим, якобы ища пресловутую книгу. Софронов внимательно следил за ней.
Марфе Друзь никогда не нравился Софронов. В первые дни после заезда в санаторий по старому доброму обычаю девушки пошли ночью мазать молодых людей зубной пастой, для чего весь вечер грели тюбики между ног и не в кино, не на танцы не ходили, послав вместо себя голографических двойников. Всех намазали, кроме Софронова. Андрей спал, накрывшись одеялом с головой. Только ступни ног торчали наружу. Их намазать не удалось по причине неприлипания к ним пасты, а подходящего клея никто с собой захватить не догадался. Тогда Марфа просто посикала на ноги Софронова и дыхнула на них. Они вспыхнули как два факела…
И после этого инцидента Марфа не обделяла своим внимания загадочного молодца. То в столовой ему в борщ целую солонку перевернет, то мертвую мышь в постель положит, то на фотографии группы победителей в чемпионате по бегу в мешках в санаторской стенгазете рога подрисует. Сейчас Марфа поняла, что надо было не рога подрисовывать, а глаза и сердце выкалывать, но после драки, как говориться, кулаками воздух не сотрясают. Что же выдать за книгу МАЛГИЛ, чтоб отвязался проклятый и не мешал нормально отдыхать и веселиться…
26
На помощь Марфе пришел сверчок. Он выскочил из своей норки и приземлился в ушной раковине озабоченной девушки.
– Есть проблемы? – прожурчал сверчок.
– Очень серьезные. Мы тут просто отдыхали, нормально развлекались – чипсы и все такое… Только хотели пыхнуть и музон послушать, как явился этот пень с прямоходящим кондитерским изделием и весь кайф нам обломал. Требует какую-то книгу МАЛГИЛ…
– Ха! Проблема… Звони Мовсесяну и все дела.
– Я не знаю его рабочего телефона.
– Звони домой, звони по сотовому.
– Удобно ли. У него дети маленькие. Или он у любовницы. Вдруг буду не к стати со своими заморочками?
– Звони, тебе говорят. Мовсесян поймет. А то эти канальи из тебя и твоих подружек всю душу вытрясут.
– Да уж, из двоих уже вытрясли…
– Ладно, не гони. Инопланетянина вы сами завалили.
– Так добра же хотели…
– Добра… Любимое посвящение Серафимы, насколько я знаю, которое она надписывала на сборниках своих стихов, когда дарила их друзьям, знакомым и просто многочисленным поклонникам своего таланта.
– А сама так мало его видела…
– Это все лирика… Доставай трубу и звони Мовсесяну.
– Уговорил.
– Заигрывать с пацанами будешь…
На эту реплику сверчка Марфа не ответила, потому что действительно достала из-под нижних юбок трубу и стала звонить товарищу Мовсесяну. Несмотря на то, что все вальсировали, несанкционированный звонок не остался без последствий. Голем, танцевавший с одной из сестер Сымь, немедленно оставил свою партнершу и бросился весь в слезах к Софронову, который как сумрачный гений стоял в сторонке, скрестив на груди руки и мрачно переживал свое неумение вальсировать.
– Мозг, мозг болит! – кричал Голем, падая на грудь своему хозяину.
– Что ты, что ты? У тебя, ведь нет мозга. Что же болит? – закричал в ответ Софронов и вдруг ужасная догадка пронзила все его существо.
Андрей оттолкнул рыдающего Голема и бросился, расталкивая танцующих, к Марфе. Та продолжала лихорадочно бубнить в трубу:
