Юрий Тупицын - Безумие
Послышался нестройный хор голосов, и в прихожей появился невысокий плотный мужчина в белой рубашке
- Заходите, чего вы мнетесь? - с ходу сказал он и вдруг остановился.
- Сергей, никак ты?
Секунду он удивленно стоял на месте, словно не веря своим глазам, потом тряхнул крупной тяжелой головой, заулыбался и, сделав два шага вперед, сцапал Сергея своими большими ручищами и поднял вверх.
Дальнейшие события развивались так неожиданно и так стремительно, что как-то перепутались и заслонили одно другое. Сначала нас потащили к столу и с веселой настойчивостью заставили выпить по стопке водки. За мной ухаживал высокий добродушный парень с ясными серыми глазами, в глубине которых пряталась хитринка.
- Это же штрафная - обстоятельно объяснил он, пододвигая мне соленые рыжики, - поэтому кроме вас никто и не пьет. Штрафную полагается пить всем, кто опаздывает, независимо от возраста, пола, вероисповедания и профессии. Этот обычай возник во тьме далеких веков и подтвержден многочисленными и строго поставленными экспериментами молодого поколения. Очень разумный обычай. Трезвый человек в компании, которая уже навеселе, чувствует себя неуютно и неловко, как пришелец с Сириуса или Альдебарана. Поэтому прежде всего этого человека надо привести в соответствие со всеми другими, что и делается путем так называемой штрафной. Помните, это делается ради вашей пользы и благополучия. А пьете вы или не пьете - это совершенно второстепенный вопрос. Представьте, что это лекарство, закройте глаза и раз!
Все это звучало очень убедительно, поэтому я опорожнил стопку и закусил рыжиками.
Сразу же после этого меня потащила танцевать худощавая, спортивного вида девица. Она была явно сильней меня и не обратила ни малейшего внимания на мое слабое и нерешительное сопротивление. Я вообще танцую прескверно, а в такой ситуации все мои хореографические недостатки проявились особенно рельефно. Я то и дело наступал на изящные туфельки своей ловкой партнерши, извинялся, а она хохотала, запрокидывая голову, и с восторгом сообщала окружающим, что я и вправду совершенно не умею танцевать. Потом я почему-то снова оказался за столом. Передо мной стояла еще одна стопка водки. Все тот же высокий парень с ясными невинными глазами обстоятельно разъяснял мне, что это уже не штрафная, а просто очередная и что если от штрафной я еще имел право отказаться, то теперь об этом и речи быть не может - ведь тост поднят именно за мое здоровье и мои успехи в работе и личной жизни. Не зная, что противопоставить этим авторитетным разъяснениям, я для порядка немного побарахтался и послушно осушил стопку.
Потом мы танцевали, став в шеренгу и обняв друг друга за плечи, какой-то очень бестолковый танец с совершенно алогичной последовательностью движений. В конце концов я зацепился за чью-то ногу и упал на ковер вместе со своей соседкой - той самой девушкой с челкой, которая открывала нам дверь. Она так хохотала, что не могла встать с ковра и только повторяла в изнеможении: "Ой, не могу, ой, не могу". Неведомо откуда, по-моему, как Мефистофель из-под земли, появился хозяин дома, оглядел веселую компанию, покачал головой, усмехнулся.
- Ну, пошалили и хватит, - сказал он и уволок меня
в свой кабинет.
Меня немного покоробила такая бесцеремонность. Но в кабинете было очень уютно, к тому же на стареньком потертом диванчике сидел Сергей и с улыбкой поглядывал на меня, так что я примирился со своей судьбой и, поудобнее устроившись в кресле, принялся осматриваться.
На стене, напротив меня, висели оскаленная кабанья голова и крест-накрест - два охотничьих ружья. Кабан мне не понравился, особенно его желтые кривые клыки, и я перевел взгляд дальше, на книжный шкаф. Книжный шкаф был обыкновенным, но по верху его стояли модели самых разнообразных самолетов, по большей части мне незнакомых. Большая модель самолета стояла и на огромном письменном столе. Это была машина странных и страшноватых гипертрофированных очертаний, которые запечатлели в себе стремительность и тайну. На столе рядом с моделью в беспорядке валялись какие-то бумаги, книги, логарифмическая линейка, а над столом висели большие фотографии. Летчики у самолета, летчики на траве, летчики, склонившиеся за столом не то над картой, не то над чертежом. Центральное место занимала фотография, на которой крупным планом было схвачено немолодое, но озорное, смеющееся лицо. Я с любопытством покосился на Федора Васильевича и краем глаза заметил при входе в кабинет простенькую вешалку и висевшие на ней кожаную куртку и авиационный китель с полковничьими погонами.
- Я так и не понял, - спросил Сергей, - чей день рождения? Ты ведь, если мне не изменяет память, родился
весной.
- Точно, весной, - подтвердил Федор Васильевич, - Есть у меня такой Леша Смирнов. Хороший парень, неплохой испытатель, молод только еще, горяч, угробиться может по глупости. Недавно женился, квартира однокомнатная, а у меня - вот какие хоромы. Не квартира, а целый ангар. Пусть празднуют. Что мне, жалко?
Сергей прищурился:
- А Эла не возражает?
Федор Васильевич исподлобья взглянул на Гранина:
- Она, брат, на курорте. Второй раз за этот год. Все болеет. Сердце, нервы, бессонница, потеря аппетита.
Он опять покосился на Сергея, махнул рукой и сказал равнодушно:
- А, да пусть ее. - И спросил с улыбкой: - А ты все холостякуешь? Сергей кивнул.
- Завидую, - хмуро сказал Федор Васильевич и вдруг захохотал: - Да не очень!
Неторопливо ведя разговор, они все поглядывали на полуоткрытую дверь, откуда волнами, то нарастая, то затихая, доносились голоса, шум и смех. И я невольно прислушался к тому, что происходило за дверью.
- А он ему отвечает, - певуче и меланхолично рассказывал кто-то тенорком, - милый мой, пора бы знать: у настоящего летчика в мозгу должна быть только одна извилина. И та - прямая!
Хохот пахнул в кабинет. Мне показалось, что дверь дрогнула и приоткрылась больше, как от напора свежего ветра. Федор Васильевич покрутил головой, хохотнул, потом встал - надежный, плотный, квадратный, - подошел к двери и плотно притворил ее.
- Иначе и говорить не дадут, черти, - сказал он довольным тоном, сердито хмуря брови, и захохотал: - Придумают же!
И, усаживаясь рядом с Сергеем, добавил:
- Ты мне начал говорить что-то такое о сумасшедших. Я только не совсем понял - мешали, черти, - кто там у вас спятил.
- Машина, Федя, - с улыбкой пояснил Сергей.
- Что машина?
- Машина сошла с ума, понимаешь? Вычислительная машина!
Летчик некоторое время недоверчиво присматривался к Гранину, видимо, опасаясь розыгрыша, но вид Сергея, очевидно, убедил его в обратном.
