Геннадий Прашкевич - Мироздание по Петрову
– Тогда мы и подружились.
Алиса поцеловала меня в плечо:
– У меня в голове сотни идей!
– Давай первую.
– Изысканный массаж. Чтобы не в Таиланд, а к нам летали. Сеть дорогих салонов для тружеников бизнеса. Алину на дочернее отделение, – она облизнула пересохшие губы. Она уже уверенно считала миллион нашим. – Поставим дело и уедем.
– Куда?
– В свадебное путешествие.
Я засмеялся. Архиповна ошпарит нас прямо у алтаря.
– А как ты относишься к тому, чтобы навсегда остаться в деревне?
– С огромным неодобрением.
– А я корову купил.
– Это ее шаги?
Я прислушался.
Во дворе было тихо.
Зато длинный телефонный звонок буквально потряс нас.
Мы долго смотрели друг на друга.
– Возьми трубку!
– Но это же твоя дача.
– Неважно! Возьми!
Я протянул руку. Детский голос грустно сказал:
– А мы дохлых раков бросаем на пол.
– Кто это? – шепнула Алиса.
– Да просто ошиблись номером.
В ту ночь (три года назад) компания Спонсора оттягивалась на славу.
Алиса рассказывала отрывисто. Неожиданный звонок ее напугал. Прижималась ко мне, будто боялась собственных воспоминаний. Спонсор таскал Вассу то в библиотеку, то в ванную, будто в огромном коттедже не было других более удобных мест. Алиса отчетливо запомнила затылок Спонсора, покрытый редкими волосками. Что-то должно было случиться. „Матерь Божья! Пусть все получится, как нужно!“ Предполагалось, видимо, что Матерь Божья в курсе проблем Режиссера. „Матерь Божья, ты же знаешь, как нам это нужно!“ Предполагалось, видимо, что Матерь Божья должна принять какое-то важное решение. Режиссер отталкивал Алису, впивался в губы Вассы, в самый жар, пытался сорвать с нее что-то вроде самодельного сари, сооруженного из упавшей шторы. Никто никого не слушал. Руки и губы определяли происходящее. Спонсор жадно целовал руки Алисе. „Русь – ты вся поцелуй на морозе!“ Рослые охранники следили за подходами к коттеджу. Бросаясь в открытый бассейн, Алиса раскидывалась на поверхности, будто плыла сквозь дымные облака. „Перед тобой вал мраморный кипит!“ Появившись в коттедже, дядя Коля, Тараканыч, торопливо поднялся на второй этаж. Связалось что-то. Видно было: связалось! Исходила от Режиссера такая энергия, что Алиса плавилась, горела в прохладном бассейне. Перевернувшись на спину, остужала кровь под жадным взглядом охранника. Сыграть все женские роли! Хоть Офелию, хоть проститутку! Все могу! Улыбка Алисы вгоняла охранника в ступор. Съемки на Алтае. Съемки в Швейцарии. Надо вставить в будущий фильм сцены в открытом бассейне. Огромное количество звезд. Плыть сквозь звездное сияние. Когда Спонсор влез на сиденье „мерса“, машина просела под его тяжестью. Режиссер свистнул. Полуодетые, смешные – толкались, вопили. Все стоили в ту ночь друг друга. „Пишем протокол или?…“ – выдохнул на повороте незнакомый гаишник. – „Или! – хохотнул Спонсор. – Вот тебе стольник. – И потребовал: – Где сдача?“ – „Так вы же обратно поедете“.
„Не та форма одежды? – глумился Спонсор в клубе, разворачивая перед охранниками полуобнаженную Вассу. – На сари ушла целая штора!“ Замечательные волосы рассыпались по плечам девушки. Вышел сам хозяин клуба. „Эпиляцию! Срочно!“ – хохотал Спонсор, указывая на человекообразного композитора. За ближним к выходу столиком кто-то заводил Ладу. Без французского шампанского Лада не заводилась, но время тут никто не считал. Знаменитым гостям выкатили огромные клубные кресла с вензелями на спинках. „Врач советует мне заняться спортом, – ржал Спонсор, не мог остановиться, обнимал Режиссера. – Может, купить футбольный клуб?“ Ухватил хозяина за кремовый галстук:
„Это для кого?“
„Это для вас. Тут все для вас“.
„Для Васс? – восхитился Спонсор. – А особенные услуги?“
Он хотел показать Режиссеру мир, в котором нет ничего невозможного.
Академик Петров-Беккер сидел в углу. Он низко опустил голову, согнул спину. Перед ним стояло блюдо с закусками. Конечно, он сразу увидел Режиссера и развеселую компанию, но не захотел к ним присоединиться. Может, его и не заметили бы, но рядом появился подлый некрасивый человек. Вот так надо одеваться, кричала его одежда. Вот так надо напиваться, кричали его глаза. „Пива мне! И гадюку к пиву!“ Сладкий табачный дым стлался над стойкой, смягчал блеск хрусталя, бесчисленных бутылок, зеркал, стекла, счастья. Нежные акварели тянулись по обитой цветным штофом стене. Невидимые кондиционеры работали превосходно. Мягкая кожа, приглушенный свет. Красивые женщины. Страшные женщины. Были такие страшные женщины, прижалась ко мне Алиса, что их просто не могли не пустить в столь изысканный клуб. У стойки – вольера с собачками и небольшой, облицованный розовым мрамором бассейн. Кудрявые Муму, никогда не слышавшие про Герасима. „Я за жестокое обращение с животными“, – сразу заявил Режиссер, увидев собачек. Наверное, обдумывал какую-то деталь будущего фильма. Наверное, увидел что-то такое, о чем уже никогда не суждено было узнать ни Алисе, ни Спонсору. Васса к этому времени размотала часть сари. „Знаешь, Кручинин, у нее были груди, каких ни у одной мисс Вселенной никогда не было!“ – ревниво прижалась ко мне Алиса. – „Какие противные собачки!“ – капризно протянула волшебная Васса. Она смотрела то на Спонсора, то на Режиссера. Похоже, собачки не вписывались в построенный ею мир. „Так утопи их!“ – заорал Спонсор. Затылок его налился розовым, глаза стали совсем спиртовые. Алиса даже испугалась. А Васса красиво откидывала голову и капризно надувала губки, настоящая Свобода на баррикадах.
„Как тебя звать?“
„Федор-с“, – наклонился хозяин.
„С этой минуты ты не Федор. Говнюк! Так тебя нарекаем!“
Хозяин поклонился. Он не находил новое имя худшим, чем прежнее.
„Готовы твои собачки?“ – Режиссер, как хирург, вытянул перед собой руки и два вышколенных сотрудника ловко натянули на них резиновые перчатки. Маленькие раскормленные твари в вольерах что-то почуяли, отпрянули в дальний угол. Но разве отпрянешь от судьбы? „Матерь Божья! – рычал Режиссер. Глаза его налились кровью. Он правил миром. – Матерь Божья, – рычал он, – теперь все у нас будет по другому!“ И шарил в вольере, глаза горели. Человекообразный композитор, багровый, мохнатый, впился толстыми пальцами в стол. Режиссер выхватил, наконец, одну из собачек, и поволок из вольеры. Зал смолк. Академик из своего угла изумленно уставился. Впрочем, собачки тут же завыли на разные голоса. „Вот настоящая партитура! – заорал Режиссер Сухробу. – Запомни!“ Алиса все сильней прижималась ко мне. Она дрожала. Никому с той ночи она ни слова не говорила о том, что действительно произошло в клубе. „Кудрявая сучка! – рычал Режиссер, пуская слюни и выволакивая из вольеры упирающуюся собачку. – Иди же сюда!“ – „Кручинин, – стонала Алиса. Ее била крупная дрожь. – Он топил собачку в бассейне и пускал пузыри. У него пена капала с губ. Он всаживал собачку в клубящуюся воду, она кипела от пузырей. У него были выпученные глаза, он, по-моему, кончил. А эти падлы, Кручинин, устроили ему аплодисменты“.
