Александр Полещук - Великое Делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой
— Давайте подробнее про термос.
— Так я и говорю: в руках у меня одна колба осталась. А из корпуса бумага белая так и посылалась. А собачка ваша за ремешок — и тягу…
— Бумаги где? Листки эти?
— Бумаги?.. Да они не по-нашему написаны, товарищ следователь. Не по-нашему: я их и так поворачивал и этак. Буквы, и те не наши. Должно быть, для тепла ее, эту бумагу, в термос засунули…
— И вы выбросили эти листки?
— Выбросил, ага. «Ну,- думаю,- попадись ты мне еще раз!» Хоть месячишку, мечтал, без уколов от бешенства похожу, так нет.
— А куда вы их выбросили, листки?
— Да за хатой, в яму…
Не все листки были «за хатой в яме», не все. Ветер разбросал их по полю, и мы долго ходили и собирали. Да, это было продолжение записей. Но то, что мы уже знали и что, казалось бы, никакого отношения не имело к случаю на дороге, приобрело неожиданный и удивительный смысл.
Вот продолжение записок Карла Меканикуса.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ВТОРЖЕНИЕ. В СТАРОМ АТАНОРЕ СНОВА ПЫЛАЕТ ОГОНЬ
I
1 сентября 1939 года телеграф принес известие о вступлении главных сил германского командования в Польшу. А 10 мая, в шестую годовщину смерти моего отца Юстуса, меня разбудило жужжание самолетов Гитлера. Мой сын Ян вбежал ко мне с ворохом новостей. Правда была похожа на раздутую сплетню, слух уже через час превращался в правду. Превосходящие в десятки раз по численности вооруженные до зубов фашистские- армии хлынули в Бельгию.
Гибельная политика «невмешательства», потакание фашистам внутри самой Бельгии, неподготовленность военных, трусость короля Леопольда III, который, даже не смог отступать, сражаясь, как делал это король Альберт, привели к величайшему национальному унижению Бельгии. 28 мая Бельгия капитулировала.
Потоки беженцев, словно полые воды, затопили дороги. И всюду их обгоняли черные мотоциклы передовых немецких частей. Костлявый гость — голод пришел в каждую семью, в каждый дом. Снова, как и в былые времена кайзеровской оккупации, застучали по улицам Бельгии деревянные башмаки голодных рабочих, а мимо них потянулись грузовики, наполненные награбленным добром Франции и Бельгии. Брюссель превратился в город развлечений для гитлеровских офицеров и солдат, переполнявших кафе и рестораны замершего, настороженного города.
В жаркий июньский день прямо по тротуару к моему дому подъехала огромная штабная машина.
— Какой-то «Мерседес-Бенц»,- сказал мой сын Ян, высовываясь из окна.- К нам, папа!
Я не шевельнулся, когда комната наполнилась гитлеровскими офицерами.
— Вот он! — раздался громкий голос одного из них.- Карл, дорогой Карл! Неужели ты не помнишь меня?
Я всматривался в тучного немецкого капитана. Его упитанное лицо казалось мне знакомым.
— Ну, маг и алхимик, неужели не узнаешь?
— Вольфганг? Матерн! — вскрикнул я, узнав своего товарища по лицею.
— Господа,-обратился Матерн к присутствующим,- я хочу представить вам своего старинного друга и приятеля Карла Меканикуса!.. (Офицеры поклонились мне.) Вы свободны, я приду в штаб часа через два.
Офицеры ушли. Внизу раздался шум мотора. И мы остались с Вольфгангом с глазу на глаз.
— Ну, как же ты живешь, Карл? — говорил Вольфганг, выкладывая на стол пакеты со снедью. Высокий и жилистый* солдат, видимо, его денщик, принес ящик с вином.- Ты что-то не рад моему приходу? Какое счастье для тебя, Карл, что я был в частях, занявших Динан! Какое счастье! Ты теперь ни в чем не будешь нуждаться.
— Мой сын! — представил я Вольфгангу вошедшего в комнату Яна.
— Чудесный малый! — закричал Матерн.- Чудесный! Настоящая белокурая бестия! Мы еще вспомним древний, как эта земля, клич брюггской заутрени: «Щит и друг! Щит и друг!»
Матерн провозгласил клич, с которым во время средневековых религиозных войн ремесленники Брюгге вырезали всех горожан, говорящих на французском языке, валлонов. Ян поставил свой бокал на стол и направился к двери.
— Ян опешит на работу,- сказал я.- Он работает на станции, нам ведь нечем жить…
Но Ян все испортил.
— У меня много друзей валлонов!-сказал он, обернувшись.- Времена средневековья прошли, господин капитал.
— Дурное воспитание!-.проговорил Матерн.- Но, Карл, поверь, расовое самосознание проснется в нем, в этом чертенке, и он еще покажет себя настоящим солдатом германской армии…
— Как! Вы будете призывать бельгийцев?
— Не всех, нет, нет! Только полноценных, мой дорогой. Отныне фламандцы будут под защитой немецкого оружия. Мы восстановим их привилегии. И не позволим выродку-французишке командовать людьми германской крови! Но ты не весел, Карл. А-а, понимаю, понимаю. У тебя нет денег… Эдвин! — позвал он своего денщика.- Эдвин, принеси деньги. Ну, тысяч пятьдесят, сто… Ступай!
И Эдвин принес деньги в полах кителя, как носят хозяйки в фартуке свежеснесенные яйца. Десятки пачек, по нескольку тысяч в каждой, он положил на стол между консервными банками и бутылками вина. Вольфганг был в восторге.
— Вот они, вот они! — говорил он, с треском распечатывая пачку.- Это все тебе, Карл! Конечно, это более приятная форма сочувствия, чем слова. Да, друг познается «аморе, море, оре, ре…». Только это я и помню из лицейской латыни, Карл. Любовью, нравом, словом, делом познается друг. Как это правильно!
Я взял ассигнацию и стал ее рассматривать.
— Вольфганг,- сказал я,-это не наши деньги!
— Неужели я стану тебя обманывать, Карл? Ты обижаешь меня.
— Но таких денег я не видел!
— Это оккупационные марки, Карл. За каждую марку ты получишь десять бельгийских франков короля Леопольда!
Признаться, в этот вечер я составил компанию Вольфгангу. Мы вспоминали прежних друзей и юношеские проказы. Я быстро охмелел и смеялся солдатским шуткам Вольфганга. Ужасные события последних недель, неопределенность, непрестанный страх-страх перед летящими над головами бомбардировщиками Геринга, перед марширующими по Улицам солдатами, перед дикими распоряжениями и приказами немецких комендантов… И вдруг передо мной сидит гитлеровский офицер, один вид которого внушает моим соседям страх, и это совсем не офицер, это Вольфганг, мой товарищ, школьный товарищ! Что он рассказывает? Это действительно смешно!..
Часть пути к Динану Вольфганг ехал в большом грузовике, на котором была установлена машина, печатающая оккупационные марки. Они печатались день и ночь; то и дело к грузовику подъезжали офицеры связи и забирали свежие пачки для своих солдат. Это действительно смешно! Люди трудятся в ‹юте лица своего, зарабатывая хлеб насущный, профессора толкуют об экономике, министры разглагольствуют в парламенте о бюджете, а здесь: хлоп — и сто марок, хлоп-хлол — и тысяча… Да, Вольфганг прав и в отношении фламандцев. Нам было труднее получить работу, чем валлонам. Еще бы, валлонам покровительствовала победительница в прошлой войне — Франция, а у нас сейчас есть Германия! Германия сильнее Франции, сильнее! Превыше всего Германия! Как это Матерн сказал? Танки вперед, артиллерию назад, авиацию наверх! Дейтчланд, Дентчланд юбер аллее!..
