Джеймс Блиш - Век лета
Сквозь веки проникал свет, но он не стал открывать глаза, а прислушался к своему сознанию, ища неизвестного врага. Квант? Это имя вернуло все на свои места, и он мгновенно напрягся.
В данный момент он не чувствовал никаких признаков Автарха. Легкое ощущение тревоги говорило, что Тлам тоже бодрствует, и возможно уже давно. Что ж, это понятно; первой _п_е_р_с_о_н_о_й_, очнувшейся от сотрясения после долгого падения следовало быть туземцу, а Квант, несколько веков лишенный тела, очнется последним. Это следовало запомнить: физическая боль была союзником в борьбе с Квантом.
Мартелс приподнялся на локте и огляделся вокруг. Похоже, он сейчас находился в самом верхнем барабане башни, который был меньше всех остальных и потому не был виден с земли. В нем отсутствовал центральный столб, имелись лишь радиальные ребра и дуговые элементы конструкции самого барабана. Кроме того, он был открыт в трех местах, просто ничем не затянут. В высоком помещении стоял неприятный холод, напомнивший Мартелсу, что с тех пор, как он, находясь в мозговой оболочке, не испытывал никаких ощущений вообще, он чувствовал только неприятную жару. Неужели этому веку свойственны одни крайности?
Он с трудом сел и взглянул вверх. Он уже понял, что это направление, которому в обычной жизни уделяется мало внимания, имело самое важное значение в стране Птиц. Но одно дело знание, а другое привычка; как англичанин, знающий, что американцы ездят не по той стороне дороги, тем не менее, не удосуживается посмотреть налево, а не направо, сходя с тротуара.
Ну, конечно. На самом верху этой цилиндрической шапки был еще один насест, обхваченный жуткими острыми иногда шевелящимися когтями; выше находилась длинная сальная покрытая перьями черная грудь с синеватым отливом; и наконец, узкие сутулые плечи рептилии и тонкий длинный клюв, над которым располагались очень узкие глаза. Существо походило на гигантского грифа, но его восемь чешуйчатых пальцев были унизаны перстнями, ногти обоих средних когтей были отточены, как бритва, а грудь украшал поблескивающий металлический герб, с изображением, очень походившим на китайский знак Янь и Инь, древнейший символ в истории. Чудовище, похоже, не спало; но с другой стороны, оно, вроде бы, не следило за Мартелсом. Оно просто _п_р_и_с_у_т_с_т_в_о_в_а_л_о_, грозно и убедительно.
Добравшись до ближайшего проема в барабане, Мартелс понял, почему за ним не следят. Он находился на высоте всего лишь футов двадцати над следующей плоскостью, но она тоже представляла собой натянутую кожу, которую Мартелс просто пробил бы; а оттуда ему пришлось бы лететь до луга сквозь цилиндрическую вселенную больше тысячи футов.
Вид, открывавшийся отсюда на лес, в другой ситуации был бы достоин восхищения, но его портило множество Птиц разных размеров, безостановочно круживших вблизи и вдали. Ясно, что Мартелс был особым пленником.
Не успокоившись, он подошел к следующему окну. Эти проемы, видимо, располагались между опорами башни. Вид существенно не изменился; Мартелс перешел к последнему.
Все то же самое. Нет, не совсем. Другое освещение. Больше того, с этой стороны не было горизонта, его скрывала стена тумана, уходившая высоко к зениту.
Резкое волнение пронзило его, несмотря на старания Мартелса скрыть свои чувства от Тлама и от возможно присутствовавшего Кванта. Его астрономические знания, немалый уже опыт ориентировки в джунглях с Тламом и даже смутные воспоминания об "Артуре Гордоне Пиме" Эдгара По сложились вместе, как части головоломки.
Он смотрел прямо на юг, через пролив Дрейка, на антарктический полуостров Палмера... так назывались эти земли и моря в его время.
В голове у него крутились неясные желания, он привалился к одному из ребер и сел, в довершение ко всему осознав, что его тело ослабело от голода и всего происшедшего, стало липким и вонючим от тысяч лесных соков и смол, болит от напряжения и томимо жаждой. Над ним нависало грифоподобное существо, полудремлющее, но несомненно, достаточно настороженное. Впереди лежала земля обетованная, но для Мартелса завеса поднимающегося тумана, отмечавшая начало ледяного панциря, могла бы с тем же успехом быть слоем ледяных кристаллов, обозначавших границу атмосферы Марса. Даже если бы похожие на чаек Птицы, летевшие к нему из тумана, кричали "Текели-ли", он не мог быть более уверен... или более беспомощен.
Сквозь это знание проступило легкое ощущение насмешки. Квант проснулся.
Одна из круживших Птиц приближалась к Башне, заметив это, Мартелс сообразил, что уже несколько минут подсознательно следит за ее приближением. Через мгновение она уже неслась на него, как пушечное ядро. Он отпрянул от проема, упав спиной на шкуры.
Над ним послышались удары крыльев, и его страж пересел на более высокий насест. Снова взметнулись крылья, обдав его ветром, и место стража заняла ало-золотая Птица, размером почти с Мартелса. Ее не украшали никакие знаки или эмблемы, но этого и не требовалось; ее оперение, осанка, сам внешний вид - сочетание, наводившее на мысль об орле и сове, но не походившее явно ни на одну из этих птиц - все говорило Мартелсу, что перед ним сам Король.
Величественная Птица несколько минут сидела, молча разглядывая его, глаза ее время от времени затягивались пленкой. Наконец изогнутый клюв раскрылся, и низкий резкий голос произнес:
- Кто ты?
Интересно, подумал Мартелс, подозревает ли Король, как трудно ответить на этот на вид обычный вопрос. Он почувствовал, что в данной ситуации лучше дать говорить Тламу, если конечно, Квант не помешает. Но Квант не выказывал намерения вмешиваться сейчас.
- Я никто, Владыка-Король. Некогда я был человеком из племени Ястребиного Гнезда, но меня изгнали как одержимого демоном.
- Мы видим, что ты, - сказал Король. - Но мы стремимся понять природу твоей внутренней сущности. В тебе одном трое, как три подножия у нашего мира. Туземец нас не интересует, он всего лишь сын человеческий. Кто остальные?
Мартелса осенила идея. Он произнес своим собственным голосом:
- Я, Владыка-Король, предок туземца, очень далекий.
Король моргнул один раз.
- Мы слышим тебя, Отец, - произнес он с удивлением. - Но мы чувствуем, что хотя слова твои правда, это не вся правда. Мы неясно ощущаем в тебе то единственное во всем мире человеческое существо, которое больше всего угрожает нашему предстоящему триумфу. По одной этой причине нам следует тебя убить, и мы это сделаем - но что это за третья душа, которую мы при этом выпустим на свободу?
Мартелс был почти в равной мере ошеломлен, как прямотой Короля, так и невозможностью понять сказанное им. В это мгновение замешательства ответ Кванта беспрепятственно прорвался вперед со всей силой его древнего могучего разума, неудержимый, как локомотив, вот-вот срежущий растущий между шпалами лютик. Что-то чудовищно ужасное в формирующейся, но неясной мысли, очевидно, достигло Тлама раньше, чем Мартелса. Вдвоем они вцепились в нее, стараясь сдержать, как запоздалые угрызения совести.
