Ольга Ларионова - Вахта «Арамиса»
— Не знаю… — растерянно протянул Митька.
— Никогда не говори ничего такого, что тебе самому до конца не ясно, — терпеливо проговорила Ираида Васильевна. — Вероятно, очередная гипотеза, пытающаяся объяснить наличие в венерианской атмосфере различных соединений инертных газов. Поговорим об этом на Земле. А сейчас нам пора, сынуля. У нас гости.
– „Кара-Бугаз“?
Всё, чертенята, знают — даже примерное расписание рейсовых планетолетов.
— Нет, — сказала Симона, — „Бригантина“» Проклятые капиталисты.
Митька внимательно посмотрел на Симону. Скулы, обычно скрытые мальчишеской округлостью щек, проступили четко и тревожно,
— Познакомиться хочешь? — спросила Симона, улыбнувшись.
Ираида Васильевна недовольно обернулась к ней, но Симона как ни в чем не бывало уже успела щелкнуть тумблером. Ираида Васильевна только пожала плечами, — собственно говоря, передача из салона в присутствии экипажа какого-либо корабля никогда не запрещалась.
— Господа, — сказала Симона, переходя в салон, это — Митя Монахов.
Космолетчики как по команде обернулись сначала к ней, а потом к фону дальней связи.
Митька увидал американцев и машинально поднялся.
На экране, четко деля его на белое и черное, были видны теперь только чуть примятая рубашка и трусы на трогательной резиночке.
— Сядь, Митя, — просто сказала Симона. — Это — экипаж «Бригантины»: капитан Дэниел 0'Брайн (Дэниел кивнул почти приветливо, и Митька ответил ему сдержанным кивком, исполненный достоинства), космобиолог Мортусян (Пино мотнул головой — Митька тоже мотнул) и второй пилот Стрейнджер (Санти привстал, улыбнулся).
Митька кивнул без улыбки и исподлобья глянул на Симону, та едва заметно прикрыла глаза, но это был целый разговор, понятный только им двоим: «Ты, дикареныш, не ожидал, что они такие. Да, капитан — повидимому, герой и дельный парень, Мортусян — парень не дельный, не герой и вообще на планетолете фигура странная. А третий — настоящий враг. Это ты правильно угадал, дикареныш. И что не подал вида — правильно. И что не улыбнулся ему — тоже правильно. Молодец».
— Не буду вам мешать, — Митька явил весь свой такт, — до свиданья.
Ираида Васильевна немножко растерялась, перебирая привычные, но неподходящие в данном случае слова, а тем временем экран погас, и американцы по очереди стали говорить то хорошее, что всегда говорят матерям про детей, а Ираида Васильевна все думала, что про отметки он так и не успел рассказать, — не вовремя всегда вмешивается эта Симона.
Ираида Васильевна вернулась на свое место. Все молчали.
— А что, — Симона потянулась за леденцами, — завидно, да? Хочется еще в футбол погонять и девчонок за косы?
— Подумаешь, — сказал Санти. — Вот прилечу и пойду играть в футбол. И за косы кого-нибудь тоже можно.
— Черт побери, — Симона высунула кончик языка с леденцом, скосила глаза и посмотрела на конфету — она была зеленая. — А вот я — уже старуха.
Дэниел медленно поднял на нее глаза. О чем она говорит? Почему он перестал понимать, о чем она говорит?
— Ну да, — протянул Санти, — а меня так и подмывает спросить вас, в котором вы классе.
— В пятом, — с готовностью отозвалась Симона, — Лучше всего — в пятом.
Все, естественно, выразили на своих лицах необходимое недоумение — почему, мол, обязательно в пятом, классе.
— А меня в пятом три раза из школы выгоняли, Бесповоротно. И обратно принимали. Скучал без меня директор. Одна библейская эпопея чего стоила.
Иногда во время разговора Симона делала небольшие паузы и подносила пальцы левой руки к губам. Казалось, что она затягивается из невидимой сигареты. Но это только казалось, — Симона вообще не курила, и привычка появилась неизвестно откуда.
— Мы тогда только-только начали курс классической физики. Поначалу это всегда впечатляет — первые настоящие приборы, опыты, лабораторные… Тихие радости — погладить стрелочку от демонстрационного амперметра и сунуть палец в соленоид. А в соседнем кабинете обосновались старшие. Физическое общество «Единица на t». Это было как раз то время, когда интерес к космосу резко пошел на убыль и все кинулись решать проблему машины времени. Развлекались на этой почве и стар и млад, вплоть до трагедии в Мамбгре, после которой подобные опыты были строжайше запрещены.
Старшие были настоящими вундеркиндами, имевшими на своем счету портативный манипулятор, работавший на биотоковых командах, — краса областных выставок детского творчества. Нам его не разрешали даже трогать.
Хак что когда по школе разнесся слух, что старшим удалось создать модель машины времени, мы вынуждены были махнуть рукой на дисциплину и ночью, в одних трусах и майках, совершить беспримерный переход с балкона на балкон (на высоте, кажется, одиннадцатого этажа) и таким Образом проникнуть в запретный кабинет..
Знаменитая машина напоминала огромную этажерку, и ребята, бывшие — со мной, — звали их Поль и Феликс, кажется, — у меня совсем никудышная память на мужские имена, — так вот, Поль и Феликс бросились к этой этажерке и залезли в ее плекситовые кабинки.
И тут посыпались невероятнейшие проекты. «Хочу быть на турнире, где Генрих Второй получил в глаз!» кричал Поль. «Пустите меня на каравеллу капитана Блада!»-вопил Феликс.
«Дураки, — сказала я, — сегодня на ужин опять была овсяная каша и мармелад из морской капусты. Сытно и питательно! Так что если мы действительно попали в машину времени, то пусть она доставит нас на самый роскошный пир, — который был на Земле с момента возникновения человечества».
Не знаю, кто и что сделал, что машина приняла мою команду, но в тот же миг я почувствовала… сейчас-то я знаю, что это — попросту ощущение невесомости; а затем все кругом — сама машина, мальчишки, стены, потолок — стали прозрачными, неощутимыми, они надвинулись на меня, и я очутилась как бы внутри всех их — одновременно.
Это было не тяжело, а просто так страшно, что я уже перестала что-либо различать. Ну что вы хотите конечно, перепугалась. А потом — правда, я не знаю, как скоро наступило это «потом», - вдруг стало легко и уже, совсем темно. Я выползла из своей мышеловки. Пахло подземельем и еще чем-то благовонным, маслянистым, священным…
Симона сделала паузу и быстро, пряча глаза под невероятными своими ресницами, оглядела слушателей. Встретилась взглядом с Дэниелом, усмехнулась одними уголками глаз.
«О чем это она? — снова подумал Дэниел. — „Пахло чем-то священным…“ Но Симона органически неспособна произносить подобные фразы. Она должна была сказать: воняло машинным маслом с ванилью…»
