Андрей Столяров - Наступает мезозой
Это немного отрезвило Манаева. Он подумал, что надо бы, наверное, затормозить. Уже хватит. Достаточно. Ведь как обычно получается. Утром трещит голова и поэтому требуется чуть-чуть принять. Требуется чуть-чуть принять – просто, чтобы голова не трещала. Принимаешь чуть-чуть – чтобы голова прошла. И говоришь себе – только чуть-чуть. И – чуть-чуть. И голова в самом деле проходит. Но потом зачем-то принимаешь ещё чуть-чуть. Уже для настроения. И ещё совсем немного чуть-чуть. Чтобы это настроение поддержать. А потом смотришь: уже наступил вечер, все вокруг – опрокинутые, и сам – растекаешься возле стола, как медуза. Ну а утром – опять трещит голова… И между прочим, ему пора на работу. Потому что вчера он до института так и не дошел. Это значит – подряд два прогула. Два прогула подряд покрывать никто не будет. Это значит, что могут и попереть, к чертям. Нет, действительно, надо завязывать.
Вероятно, Манаев бы и завязал, потому что ему хватало, но в эту минуту директор, наконец, справился с приступом истерического веселья, по-партийному жестко взял себя в руки и, широким жестом налив всем до краев, предложил выпить за женщин, которые нас любят. Насколько почувствовал Манаев, присутствующую здесь Валечку он вовсе не имел в виду. Так что никаких таких пошлостей. Но отказываться, разумеется, все равно было нельзя. Даже Сергуня заглотил очередную рюмашку. Правда, после этого он резко выпрямился на стуле и, как гипсовый, начал быстро-быстро раскачиваться взад-вперед. Но в общем, это не имело большого значения. Манаев с директором закусили, и директор поинтересовался, что это Манаев такой грустный. Только что был, как все люди, и уже – грустный. Какие, мол, проблемы у моего лучшего друга. Манаев объяснил ему, что, вот, пора на работу. И директор покровительственно махнул рукой.
– Мы это сейчас отрегулируем, – сказал он. – Ну-ка, Валечка, соедини меня – там… с кем надо…
Валечка соединила его с директором манаевского института, и здешний директор объяснил тамошнему директору, что есть в институте у него такой Константин Манаев, младший научный сотрудник, как недавно выяснилось, очень ценный кадр. В настоящее время Константин Манаев выполняет работу по нашему ведомству, так что если ты, Валентин Сергеевич, не против, то сегодня он не появится у тебя в институте. Некогда ему там появляться. Работа кропотливая, ответственная и займет, судя по всему, целый день. Не обессудь пожалуйста, Валентин Сергеевич, мы с тобой люди свои, сочтемся…
Директор нетерпеливо послушал, что ему отвечают в трубку, сказал: Ха-ха! – деревянным голосом. И добавил, кивая, по-видимому, соглашаясь с очевидным. – Ну, конечно, с меня причитается… – А потом удовлетворенно, расслабившись, повернулся к Манаеву. – Вот видишь, а ты боялся…
Манаев боялся как раз не этого. Манаев боялся совсем другого. И тем не менее, он почувствовал некоторое облегчение. По крайней мере сегодня можно было ни о чем не думать. А завтра – что завтра? – завтра когда ещё наступит. Важно, что сейчас он совершенно свободен. Это – главное. Можно не беспокоиться. Поэтому они выпили за свободу. Валечка очень активно поддержала данный тост. Потому что она любила свободу. А качающийся на стуле гипсоподобный Сергуня, напротив, не поддержал. Он, наверное, свободу не любил, презирал её, или, может быть, признавая в душе, не был в состоянии заявить об этом достаточно внятно. Во всяком случае, возражений от него также не последовало, выпили они без всяких помех, и Манаев, несколько отягощенный благодарностью к директору, который проявил о нем такую нетривиальную заботу, рассказал ему историю о том, как он, Манаев, пару лет тому назад встречался с инопланетянами.
Это была одна из лучших его историй. И рассказал её Манаев уже не вполсилы, как раньше, а – стараясь, на пределе возможностей – подкрепляя и мимикой и сменой интонаций. Руки его так и мелькали в воздухе. В результате директор начал опять медленно уползать под стол, а возбужденная коньяком и непринужденностью обстановки Валечка повалилась поперек кресла и в восторге замолотила ногами по подлокотнику. Левая туфля у неё слетела и ударила Сергуню по щеке. Но Сергуня не обратил на это внимания: бледный, даже заиндевевший какой-то по-прежнему раскачивался на стуле, повторяя одну и туже унылую фразу:
– Елки зеленые, как я нажрался, ребята!…
Чувствовалось, что сейчас он нырнет и отключится. Поэтому, специально для него, Манаев рассказал серию интеллектуальных анекдотов. В этих анекдотах фигурировали роботы, ученые и было много запутанной терминологии. Например. Как доказать, что политика нашей партии всегда – прямая? Возьмем произвольную точку в политике нашей партии. Эта точка есть «перегиб». Сноска: «перегиб» – такой математический термин. Поскольку данная точка есть «перегиб», то производная второго порядка в ней равна нулю. Точку мы брали произвольно, следовательно можно утверждать, что в любом месте – на политике нашей партии – производная второго порядка равна нулю. А если так, то политика нашей партии – всегда прямая.
Честно говоря, Манаев не очень любил рассказывать такие анекдоты. Для таких анекдотов требовалось образование. А образование у слушателей не всегда имелось. Разве что Сергуни. Да и то неизвестно. Правда, как раз Сергуня и пропустил их мимо ушей. Абсолютно не отреагировал. Будто не слышал. Лишь издал перехваченный горлом какой-то странный и настораживающий звук: нечто среднее между икотой и позывом к выворачиванию желудка. Манаев на всякий случай отодвинулся от него подальше. Валечка тоже слегка заскучала. Зато у директора, как ни странно, образование оказалось вполне достаточным – потому что он начал тихо, завороженно повизгивать и, наверное в полном экстазе – ударяться головой о крышку стола. Рюмки, уже опять налитые до краев, опасно заколебались.
– Про ослика, про ослика расскажи!… – крикнул директор.
Непонятно было, откуда он знает об этой истории. Про ослика Манаев, кажется, ещё не рассказывал. Может быть, ему что-то такое намекнул Рамоницкий? Наверное, намекнул. Вероятно, хотел представить Манаева в лучшем свете. Кстати, а где он сам? Манаев завертел головой. Только сейчас до него дошло, что Рамоницкого с ними не было. Впрочем, ничего удивительного. Рамоницкому было не по рангу присутствовать здесь. Директор института, заведующий лабораторией, секретарша. И какой-то там Рамоницкий. Мелкая сошка. Видимо, он потерялся, когда они переходили из одного кабинета в другой. Манаев что-то такое припоминал. Что-то смутное. Что-то неопределенное. Но про ослика упомянул – точно он. Между прочим, удивительно к месту. Манаев и сам чувствовал, что ситуация уже созрела. Пора вводить контрапункт. Иначе настроение будет падать.
