Ольга Черных - Предел совершенства
Двери стеклянного лифта открылись, и все стали чопорно выходить по одному. Снова столпотворение. Теперь возле выхода. Я машинально засучила правый рукав зелёной ветровки, и все повторили это движение. Обычная процедура входа-выхода в общежитие. Нас регистрируют при выходе, а при входе не впускают незнакомцев. Почему здесь нет охраны или кого-то, кто контролировал бы поток людей? Только зеркала вокруг, белый потолок и чересчур яркое освещение. Раньше меня это не смущало, а сейчас я чувствую себя беззащитной амёбой под микроскопом.
Передо мной стоят пять человек, сзади Николь. Возле турникетов люди долго не задерживаются, и мы скоро окажемся на улице. Пока приятный женский голос объявляет имена проходящих через автомат работников, я пристально смотрю на себя в зеркало. В нашей комнате нет зеркал, думаю, как и во всех остальных. Помню, как я выглядела в Пефоме, а как выгляжу сейчас, начинаю забывать. На меня смотрит высокая напуганная девушка, которую сложно отличить в толпе. Я бы не узнала себя среди зелёных униформ и потерянных лиц, если бы не мои розовые волосы. Нахожу себя в отражении. Жутко выгляжу. Меня бы засмеяли друзья, если бы увидели в таком виде. Если, конечно, они у меня были. Ярко-розового цвета как ни бывало. Насыщенный оттенок смылся, оставив после себя бледный и неприметный, как все люди в общежитии. Тёмно-русые корни отрасли сантиметров на десять, а мои длинные волосы собраны на макушке в тугой пучок. В правилах написано, что девушкам нельзя являться на работу с распущенными волосами, иначе последует выговор и что-то ещё, не помню точно. Я рисковать не хочу и покорно слушаюсь. Зеркальная стена отдалена от меня настолько, что я не вижу цвета своих глаз. В Пефоме я носила фиолетовые линзы. Какая-то странная я была, зачем они мне? Но я это чётко помню. Возле меня стоит девушка с густой каштановой косой и презрительно смотрит мне в спину. Николь. Я быстро отворачиваюсь от зеркала, когда она больно щипает меня за руку. Она недовольно шипит на меня, но я без слов понимаю, что сделала глупость. Я хочу обернуться к ней и съязвить, но вовремя замечаю, что остальные тоже оглядываются на меня, а выражение их лиц остаётся неизменным. Сложно понять, что они обо мне подумали. Знаю только, что никто так долго не смотрится в зеркало. Да и вообще редко кто-то обращает на себя внимание, все заняты своими мыслями и думают о предстоящей работе. Мне так стыдно за свой поступок, что я опускаю голову и прячу любопытный нос в тонком сером шарфе.
Как только девушка со странным именем Тора вышла на улицу, подошла моя очередь регистрироваться. Я подошла к турникету, каких здесь около десяти штук, стоящих в ряд, и поднесла руку к сенсорному экрану. В книге правил сказано: «Запрещается снимать металлические браслеты, даже если они по какой-то причине вызывают аллергическую реакцию». И они вызывают. Моё запястье исполосовано тонким браслетом, но у меня никогда не возникало мысли избавиться от него. Однажды Николь рассказала мне, что несколько лет назад один отчаянный парень отрезал себе руку, чтобы избавиться от браслета. Может, она пошутила или хотела напугать меня, но мне до сих пор непонятно, по какой причине парень это сделал. В металлических «аксессуарах» хранится личная информация о работниках, браслеты позволяют нам входить в общежитие и на завод. Стоит только коснуться браслетом сенсорной панели, как женский голос моментально объявляет имя и время:
— Алиса Меллоу. Дата и время регистрации — пятнадцатое апреля, 08:35.
Затем на экране появляется мой идентификационный номер 02-0001703-01-02, возраст — 21 год и дата прибытия в общежитие — 15 ноября 2136 год.
Сегодня ровно пять месяцев со дня моего появления здесь. Почти всё это время я пробыла в неведении, мой разум был затуманен, а мысли пусты. Что случилось потом? Я стала понимать, зачем я здесь, но так и не узнала, по какой причине. Как я могла пойти на преступление? Воспоминания о моей прошлой жизни до сих пор под тяжёлой завесой. Я помню своих родителей, своё детство и родной город Пефом, но не помню, кем была и чем занималась…
— Эй, проходи уже, соня, — грубо сказала мне Николь, и я поймала себя на мысли, что снова забылась. Я не заметила, как на экране пропускного автомата загорелась зелёная стрелочка, и открылся турникет. Ничего не ответив сварливой соседке, я быстро вышла на улицу. И почему Николь не отправилась на работу без меня?
Погода в городке ничуть не изменилась за эти месяцы. Я не видела зимы, когда приехала сюда, не вижу весны сейчас. Уже апрель, а я живу тут с ноября, а погода остаётся совершенно неизменной. Меня пугает постоянный туман, он делает воздух влажным и сокращает видимость. Я никогда не видела в этом странном месте даже лучика солнца. День похож на ночь, а вечер — на утро. Ничего не меняется и не происходит. Это хуже тюрьмы. Гораздо хуже. Какой же я была дурой, когда пошла на отчаянный шаг, став преступницей…
За белой пеленой непогоды ничего не видно дальше десяти метров. Я стала замечать за собой, что скучаю по родному Пефому, дому и родителям. Мне не с кем поговорить об этом, но я не должна показывать своих чувств. Я должна быть покорной и точка.
Следом за мной вышла Николь. Я думала, она будет злиться, но нет. Подруга непоколебима. По выражению лица жителей общежития сложно определить их истинные эмоции. Пока я думала о своём, за нами подъехал тёмно-зелёный автобус, освещая мокрый серый асфальт. В воздухе запахло выхлопными газами.
Я поднялась по ступенькам и села на своё место возле окна. Это, наверное, единственное, что можно в этом проклятом городе выбрать самому. Николь, как всегда, села рядом со мной. То ли по привычке, то ли из уважения, то ли потому что она сидела здесь ещё до моего появления. Она чем-то явно обеспокоена, я вижу.
Несколько месяцев назад Николь кричала во сне. Я пыталась с ней поговорить, но она сочла это за оскорбление. Так продолжалось несколько ночей. Чтобы заснуть, я накрывалась одеялом с головой. Мне снились её крики и мой последний день в Пефоме. Потом она пропала на весь день, и кошмары сразу прекратились. Николь, конечно, снова ничего мне не объяснила. Как можно быть такой упрямой? Я переживаю за неё, даже несмотря на то, что она редко со мной разговаривает и постоянно делает колкие замечания в мой адрес.
Лишь однажды мы хорошо провели вместе время. Это было Рождество. В тот день нам подарили выходной и позволили заниматься своими делами. Интересно, какие дела могут быть у отрешённых людей? Наверное, очень важные, раз уж здесь все такие неразговорчивые. У них нет времени на пустую болтовню… Так вот. Утром мы все, как обычно, спустились на первый этаж, чтобы отправиться на работу. Неожиданно громкий мужской голос объявил о выходном дне. Моей радости не было предела. В душе я была счастлива, как раньше. Я люблю Рождество. Помню, как праздновала его дома с родителями. Помню запечённую утку с яблоками, подарки, фейерверки и бенгальские огоньки. Почему-то в памяти всплывает картинка со сценой и большим количеством народа. Может, в канун Рождества мы ходили на концерт или в театр? Я помню ту радость, но отмечать потрясающий праздник в этой дыре мне не хотелось. Тогда я всего лишь месяц находилась в общежитии, мне казалось, что моя жизнь кончена. Я не владела своими эмоциями и разумом. Я редко думала и разговаривала. Мне казалось, что это в порядке вещей.
