Владимир Щербаков - Болид над озером
…Это было у него дома, на Часовой улице. Он включил проектор, и мы стали смотреть фильм, припоминая соответствующие места из книги. Выражение лица Санина, его тонкие брови, выпуклые светлые глаза, светившиеся в полутьме, как сердолик, подсказали мне в тот вечер мысль, что он похож, конечно же, на кроманьонского следопыта. Удлиненная его голова отбрасывала на стену комнаты тень, неровный овал которой свидетельствовал в пользу моего наблюдения: ведь кроманьонцы — долихоцефалы, длинноголовые.
Теперь я должен предоставить слово Беррону. (У нас были его фильм и книга — живое свидетельство путешествия, тайну которого предстояло раскрыть. Но это можно сделать, лишь выслушав участника и очевидца.)
Ночь темна, вода кипит в водоворотах, подхватывает наши катера, разворачивает их, отталкивает и бросает на вырванные с корнем деревья, мчащиеся в неудержимом потоке. К полудню мы оказываемся в более широкой части реки Арари. Но она мелководна, и нам то и дело приходится спрыгивать в воду, чтобы облегчить лодки, и перетаскивать их через мели. Изнуренные, мы решаем передохнуть на ферме Белем.
Ферма Белем — бедный домишко на деревянных сваях, с крышей из пальмовых листьев. Впрочем, в этом районе любое жилище напоминает большой зонтик, защищающий его обитателей от дождя и солнца: температура 25 градусов здесь держится круглый год. Гамак, маленький сундук, заменяющий шкаф, стул, кастрюля и обязательный кофейник — вот и весь нехитрый скарб фермы. Но в каждом доме есть и оружие — мачете. С его помощью люди прокладывают себе дорогу в тропическом лесу, режут хлеб (когда он есть), разрубают туши животных, открывают консервные банки и, наконец, извлекают из-под ногтей лесных насекомых-паразитов
Мы голодны, но на ферме почти нет съестного. Хозяйка дала нам лишь по маленькой тарелке мучной кашицы из корня маниоки, а ее муж любезно предложил по чашечке кофе и обещал вечером устроить пиршество. Здесь никогда не спешат и все говорят: «Эспера!» — подожди!
* * *
Расположившись на полу, мы наслаждались кофе. Через дыру в доске пола Жерар заметил, что под нами что-то копошится. Отгороженное под домом пространство кишело живыми кайманами. Нанятый нами на время экспедиции известный во всей Амазонке охотник и укротитель животных Мишель сказал, что кайманы съедобны. Они могут обходиться без пищи и воды два-три месяца. Их сохраняют живыми, так как в здешнем жарком, душном климате мясо портится с невероятной быстротой.
Несмотря на усталость, мы пошли смотреть, как хозяин выпустит из ямы одного из своих двухметровых пленников. Извлеченный наружу кайман шумно дышал, его спинные зубцы от ярости подымались торчком, лапами он с силой упирался в землю, сопротивляясь человеку. Мишель пришел на помощь и одним ударом топора удивительно легко и точно отрубил ему голову. Вторым ударом он отделил хвост. Тело и голова отброшены в сторону, а хвост, являющийся единственной съедобной частью, разделен на большие куски и будет зажарен.
У мяса здешних кайманов нет отвратительного мускусного привкуса, как у обычных крокодилов, которые считаются несъедобными. Наш кинооператор снимает сцену бойни, а затем, желая изучить огромную челюсть ящера, начинает отвязывать лассо от его головы, но Мишель резко отталкивает его назад. Затем он слегка прикасается палкой к челюсти, и — о ужас! — ветка толщиной с человеческую руку легко перекушена. Теперь мы убедились, что и после отделения головы от туловища челюсть каймана сохраняет опасные рефлексы.
Вскоре перед домом появилась большая парусная лодка «Ницца». На берег сошли трое. Это были скупщики кайманов. Хозяин поднес им традиционный кофе в крошечных чашечках, после чего вновь прибывшие не спеша стали осматривать кайманов. Торг был скоро закончен, и ящеров стали по одному вытаскивать из ямы. Хозяин бил их длинной палкой по голове, а затем сильно надавливал на глаза, от чего они впадали в состояние обморока. В этот момент покупатели накрепко завязывали кайману пасть и скручивали лапы. Для более удобной транспортировки каждого ящера привязывали к длинному шесту.
К шести часам вечера уже темно… Ночь полна тайн. Брызги воды в лунном свете, хлопанье крыльев среди ветвей, жалобное пение, мерцающие в темноте глаза — во всем проявляется неведомая жизнь. Заснуть невозможно. Тысячи жаб и лягушек начали оглушительный концерт. Одна из разновидностей здешних жаб строит свои гнезда из смолы, придавая им форму котелка. Индейцы очень ценят эти гнезда за то, что ароматный дым при их сжигании исцеляет якобы от различных болезней и отгоняет злых духов. Сама «медицинская жаба» тоже очень ценится. Для облегчения зубных болей, при воспалениях молодую жабу прикладывают к опухоли…
Что-то было в этом фильме… такое, что настораживало, пугало. Я не мог понять причину. Вот группа выходила на поляну или на берег реки, но лица у многих оставались равнодушными, как бы кукольными, слоено их не привлекала новизна, не радовало открывшееся небо. Как объяснить это? Я не знал. Если кто-то и выражал свои чувства, то звучало это не совсем естественно — уж мне-то это было ясно, — потому, наверное, что в душе я сам путешественник. Отчего эти люди вели себя всегда не так, как я ожидал? Может быть, они устали, физически и морально устали, и в этом все дело? Я проверял себя и свои наблюдения. Вот они шли дальше, и я снова слышал голос Беррона…
Тропическая ночь невыносима из-за москитов. Существует множество их разновидностей, и каждая из них появляется в определенные часы дня и ночи.
Мишель заверил нас, что через четыре часа мы достигнем озера Арари, но прошло шесть часов, а его все нет. И вдруг выясняется, что мы давно на озере! Солнце высушило, выжгло всю воду из озера, превратив его дно в необъятное пространство растрескавшейся, затвердевшей грязи.
Несметное количество больших красных червей спряталось в трещинах залитого солнцем дна. Мишель беззаботно шагает босиком, хотя эти черви, эти рептилии — гадюки «корэл», укус которых смертелен.
— У них слишком маленькие пасти, чтобы прокусить мои мозолистые подошвы. Хуже, если им удастся добраться до тонкой кожи между пальцами. — Снимая слой засохшей грязи, Мишель обратил мое внимание на необычную рыбу из породы угрей, в сорок сантиметров длиной и с расплюснутым хвостом. Летом, когда озеро высыхает, рыба может жить в грязи — на этот случаи природа снабдила ее легкими.
От всего озера осталась только маленькая лужа. Жерар закинул в воду свою сеть и вытащил ее полной до отказа. Фаррис, помогавший ему достать наиболее интересные экземпляры, внезапно подскочил, как будто кто-то дернуя его за руку.
