Герберт Уэллс - Морская Дама, Узор из лунного света
Конечно, о подлинных обстоятельствах дела английская публика так ничего и не узнала, однако было очевидно, что он съездил в Америку и вернулся оттуда с пустыми руками.
Вот как получилось, что через несколько лет он познакомился с Эделин Глендауэр, о чьем особом даре быть помощницей и вдохновительницей уже слышал от миссис Бантинг. Когда состоялась их помолвка, его семья, давно мечтавшая простить его - что леди Пойнтинг-Маллоу уже сделала, - пришла в восторг. И после разнообразных закулисных маневров он объявил себя сторонником Филантропического Либерализма с весьма широкой платформой и счел себя готовым для начала испытать на прочность консервативный Юг.
В момент появления Морской Дамы он нахолился в отъезде, ведя различные важные предварительные переговоры в Париже и других местах. Для окончательного решения дела должна была состояться его встреча с неким выдающимся общественным деятелем, после чего он должен был вернуться и рассказать все Эделин. И все ждали его со дня на день, в том числе, как теперь не подлежит сомнению, и Морская Дама.
III
Встреча мисс Глендауэр с женихом по его возвращении из Парижа - один из тех эпизодов этой истории, о подробностях которых я не имею почти никакого представления. Чаттерис приехал в Фолкстон и остановился в "Метрополе", поскольку в доме Бантингов места не было, а "Метрополь" ближе всего к Сандгейту. После обеда он пришел к ним и спросил Эделин, что было с его стороны очень мило, хотя и не совсем корректно. Насколько я знаю, они встретились в гостиной, и судя по тому, что Чаттерис закрыл за собой дверь, вероятно, они обменялись кое-какими ласками.
Должен сознаться, что завидую свободе, с какой романист может ввести вас за подобную закрытую дверь и показать все, что говорят и делают там его персонажи. Но как бы мне ни хотелось слить разрозненные обрывки фактов, имеющиеся в моем распоряжении, в последовательный рассказ о событиях, в данном случае я бессилен. И вообще я познакомился с Эделин лишь после того, как все это кончилось. Теперь это довольно высокая, беспокойная и энергичная женщина, с жаром принимающая к сердцу общественные дела и охотно в них участвующая, - но в ней как будто что-то сломалось. Перед Мелвилом она однажды на мгновение предстала такой, какой была тогда, - но ему она никогда особенно не нравилась: у нее был слишком широкий взгляд на вещи, и он ее немного побаивался. По какой-то непонятной причине ее нельзя было воспринимать ни как хорошенькую женщину, ни как светскую леди, ни как гранд-даму, ни как полное ничтожество, и поэтому она никак не укладывалась в представления Мелвила. Он так и не смог почти ничего рассказать мне о той, прежней Эделин. "Она постоянно становилась в какую-нибудь позу, говорил он. - Слишком увлекалась политикой". И еще - она постоянно читала миссис Хамфри Уорд.
Последнее обстоятельство Мелвил рассматривал как тяжкое личное оскорбление. Одна из слабостей моего троюродного брата, и не самая меньшая, состоит в том, что, по его глубокому убеждению, эта великая романистка оказывает на интеллигентных девушек в высшей степени развращающее действие. Она учит их быть Добродетельными и Серьезными некстати, говорит он. Эделин, как он утверждает, целиком и полностью находилась под ее влиянием и постоянно пыталась стать воплощением Марчеллы. Именно он внушил подобные взгляды миссис Бантинг.
Однако я ничуть не верю в то, что девушки способны подражать литературным героиням. Дело здесь в избирательном сродстве, и, если только какой-нибудь навязчивый критик или проповедник не собьет нас с толку, каждый из нас выбирает себе романиста по своему собственному вкусу - как души в системе Сведенборта попадают каждая в свой собственный ад. Эделин взяла себе за образец воображаемую Марчеллу. (Сведенборг Эмануэль (1688-1772) - шведский философ-мистик, создавший теософское учение о потустороннем мире и о судьбах бесплотных духов). Мелвил говорит, что у них было удивительно похожее душевное устройство. Обе отличались одними и теми же недостатками: стремлением к превосходству, одинаковой склонностью к навязчивой благожелательности, одинаковой глухотой к тонким оттенкам чувств, заставляющей человека постоянно говорить о "Низших Классах" и думать в том же духе. У обеих, безусловно, были и одни и те же достоинства: добросовестно и сознательно воспитываемая в себе цельность, суровое благородство без малейшей примеси вдохновения, деятельная дотошность. Больше всего Эделин восхищалась дотошностью этой романистки, отсутствием у нее каких бы то ни было признаков импрессионизма, терпеливой решимостью, с какой та, описывая какой-нибудь эпизод, заглядывала во все уголки и выметала сор из-под всех ковров. Поэтому нетрудно подыскать аргументы в пользу того, что Эделин вела себя в точности так же, как вела бы себя в аналогичных обстоятельствах эта типичная героиня миссис Уорд.
Та "Марчелла", которую мы знаем - во всяком случае, после происшедшего с ней душевного перелома, - непременно должна была "прильнуть к нему". Наступило бы "волнующее мгновение, когда их мысли" - самого высокого порядка, разумеется, - "слились воедино, повинуясь естественному взаимному притяжению двоих людей, находящихся в расцвете сил и молодости". Потом она должна была "быстрым движением отстраниться от него" и слушать, "задумчиво склонив голову на изящную руку", а Чаттерис начал бы "описывать силы, выступающие против него, и рассуждать, что предпримет та или иная партия". "Какая-то бесконечная материнская нежность" должна была "заговорить в ней, призывая оказать ему всю помощь и поддержку, на какие только способна любящая женщина". Она бы "предстала" перед Чаттерисом "совершенным воплощением нежности, любви и самоотверженности, которые во всем своем неисчерпаемом разнообразии слагались для него в ее поэтический образ". Однако все это мечты, а не реальность. Конечно, Эделин, может быть, и мечтала о том, чтобы все произошло именно так, но... Она не была Марчеллой, а только хотела ею быть, он же не только не был Максвеллом, но и отнюдь не намеревался им когда-нибудь стать. Если бы ему представился случай стать Максвеллом, он, вероятно, самым невежливым образом отверг бы такую возможность. Поэтому они встретились не как литературные герои, а как два обыкновенных земных существа, робкие и неуклюжие, чувства которых можно было прочитать, наверное, только в их глазах. Несомненно, они обменялись кое-какими ласками, а потом, как мне представляется, она спросила; "Ну, как?" - а он, я думаю, ответил: "Все в порядке". После этого, должно быть, Чаттерис намеками, время от времени многозначительно кивая головой в ту сторону, в какой находился этот великий деятель, изложил ей подробности. Наверное, он сказал ей, что будет баллотировиться в Хайде и что небольшое затруднение с доверенным агентом из Глазго, который хотел выставить кандидатуру радикала под лозунгом "За кентского уроженца", улажено без ущерба для Партии. О политике они безусловно говорили, потому что к тому времени, когда они бок о бок вышли в сад, где миссис Бантинг и Морская Дама сидели и смотрели, как девушки играют в крокет, Эделин уже были известны все эти факты. Мне кажется, для подобной пары обмен мнениями на столь серьезные темы и разделенная радость успеха должны были в какой-то степени заменить бессмысленное повторение пошлых нежностей.
