Григорий Гребнев - Тайна подводной скалы (Сборник)
— Жизнь не погасла в его теле, — уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.
— А это что означает? — спросил дед Андрейчик.
— С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, — многозначительно произнес Нестеров.
— У мартышек? — вновь спросил дед Андрейчик.
— Да.
— Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? — насмешливо спросил старый радист.
Нестеров не ответил.
— Папа! — укоризненно сказала Ирина.
Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:
— Молчу…
— Вы нас допустите к сыну? — спросил Ветлугин.
— Нет. Сейчас нельзя, — ответил Нестеров.
Одарка и Столяров переглянулись.
— Почему?
— Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и изолирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.
Ирина замахала руками:
— Не надо! Не надо! Мы подождем…
Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: «Прибыл!..». Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:
— Где тут мой пациент?…
Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.
Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату…
В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач…
Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.
Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.
— Не волнуйтесь, — сказал он с большой теплотой. — У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить…
Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.
Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:
— Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: «Ваш сын будет жить…».
* * *В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?
В 7 часов 43 минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента «Радио-Правды»:
— Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..
Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:
— Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни… Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..
Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала… жизнь.
На далеком арктическом острове этот момент еще, по-видимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:
— Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..
В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца…
* * *А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:
— Это историческое событие!
— Древние назвали бы это чудом!..
— Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов…
В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.
— Вы просите несколько слов для ваших радиогазет… — сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент…
Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:
— Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: «чудо». По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько… Можете записать их на пленку. Вот они: «Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука…».
Профессор оглянулся:
— Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.
* * *Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату…
Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.
Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: «Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке… После смерти он еще не совсем здоров… Что за странные мысли приходят в голову!..».
В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:
