Артур Кларк - Рама II. Научно-фантастический роман
Такагиси снова умолк, приложившись к чашке. Николь была удивлена и потрясена глубиной его чувств, она терпеливо сидела и молчала, ожидая продолжения.
— Я знал, что у меня неплохие шансы попасть в космонавты, не только из-за публикаций, в том числе и „Атласа“, но и потому, что один из моих ближайших сотрудников, Хисанори Акита, представлял Японию в Отборочном комитете. Когда число претендентов-ученых сократилось до восьми и я был среди них, Акита-сан намекнул мне, что конкурируют в основном двое — Дэвид Браун и я. Помните, до тех пор никаких врачебных осмотров не проводилось.
„Правильно, — вспоминала Николь, — когда число кандидатов на участие в полете уменьшилось до сорока восьми, всех нас отвезли в Гейдельберг — на медицинское обследование. Германские врачи настаивали, что каждый из кандидатов должен удовлетворять абсолютно всем медицинским критериям. Первую группу испытуемых составили выпускники Академии, и пятеро из двадцати провалились. В том числе и Ален Бламон“.
— Когда из-за тривиальных шумов в сердце исключили вашего соотечественника Бламона, успевшего уже принять участие чуть ли не в полдюжине важных полетов МКА, и Отборочный комитет поддержал докторов, отвергнув его апелляцию… я запаниковал. — Японский физик обратил гордый взгляд на Николь, требуя от нее понимания. — Я испугался, что из-за крохотного физического недостатка, никогда прежде не мешавшего мне жить, потеряю самую главную возможность, предоставленную мне жизнью. — Он умолк, чтобы точно подобрать слова. — Я понимаю, что поступил позорно и бесчестно, но тогда я сумел убедить себя в собственной правоте. И чтобы горстка узколобых лекарей, представляющих себе здоровье только в виде набора чисел, не смогла преградить мне пути к разрешению важнейшей тайны в истории человечества, я принял собственные меры.
Остальное доктор Такагиси рассказывал без прежнего воодушевления и возбужденности. Исчезла страстность, с которой он говорил о тайне раман, ровно звучали слова. Он объяснил, как уговорил семейного врача подделать историю болезни и прописать ему лекарство, предотвращающее возможность появления мерцательной аритмии во время двухдневного обследования в Гейдельберге. Несмотря на некоторый риск, связанный с побочными эффектами применения лекарства, все сошло с рук. Такагиси прошел строгий отбор и наряду с доктором Дэвидом Брауном был включен в состав экспедиции как ученый. С тех пор он про медиков и думать забыл, пока три месяца назад Николь не известила космонавтов, что намерена рекомендовать для использования во время полета зондовый комплекс Хакамацу, заменив им обычные еженедельные обследования.
— Видите ли, — морща лоб, пояснил Такагиси, — при прежней системе медицинского контроля я мог бы просто раз в неделю принимать это лекарство, и ни вы, ни любой другой офицер службы жизнеобеспечения не смог бы ничего заметить. Но систему постоянных датчиков не одурачишь, а пользоваться этим лекарством ежедневно слишком опасно.
„Значит, вы сумели уладить дело с Хакамацу, и с его явного или косвенного ведома на ваш датчик были введены нужные предельные значения, что перекрывают имеющиеся у вас отклонения. Вы оба положились на то, что вся записываемая информация не потребуется никому. — Ей стало ясно, зачем Такагиси с такой срочностью вызвал ее в Японию. — Итак, вы хотите, чтобы я сохранила все это в тайне“.
— Ватакуси но дорио ва, вакаримас [10], — мягко ответила Николь, переходя на японский, чтобы выразить сочувствие взволнованному коллеге. — Разделяю ваше беспокойство всем этим. Можете не объяснять, как вам удалось справиться с зондами Хакамацу. — Она умолкла, и лицо японца расслабилось. — Но если я правильно поняла, вы хотите, чтобы и я участвовала в этом обмане. Это невозможно. Я не имею права оставить ваше состояние без внимания, если не сумею убедиться в том, что этот „крохотный физический недостаток“, как вы говорите, не представляет серьезной опасности для здоровья. Иначе, я буду вынуждена…
— Мадам де Жарден, — перебил ее Такагиси, — я с предельным уважением отношусь к вашим моральным принципам. И никогда, повторяю, никогда не осмелюсь просить вас умолчать об этом, если только вы не согласитесь со мной, что проблемы здесь нет. — Он молча глядел на нее несколько секунд. — Когда вчера вечером Хакамацу позвонил мне, — продолжил он с прежним спокойствием, — я сперва подумал, что придется созвать пресс-конференцию и публично отказаться от участия в экспедиции. Но, представляя себе все, что мне придется говорить, я не мог не видеть умственным взором профессора Брауна. Он — блестящий ученый, хорошо разбирается во многих вопросах, и все же мне кажется, что доктор Браун слишком уж уверен в собственной непогрешимости. Меня скорее всего заменят профессором Вольфгангом Хайнрихом из Бонна. Он успел опубликовать о Раме множество интересных статей, но, подобно Брауну, видит в небесных визитах случайные события, абсолютно не имеющие связи с нами и нашей планетой. — На его лице снова появилось выражение сосредоточенности и увлеченности. — Я не могу сейчас оставить дело на них и не вижу выбора. Оба, и Браун, и Хайнрих, могут упустить возможность найти ключ ко всей проблеме.
За спиной Такагиси, по тропе, уводившей к главному деревянному зданию храма, торопливо шагали трое буддистских монахов. Невзирая на холод, они были облачены в обычные черные одеяния, ноги в открытых сандалиях словно бы не ощущали осенней непогоды. Японский ученый предложил Николь провести остаток дня в кабинете его личного врача, где ей будут предоставлены все подлинные, не исправленные материалы о его здоровье, начиная с самого детства. Или же, если она согласна, добавил он, всю информацию ей предоставят записанной в кубическом блоке, чтобы она могла обратиться к ней дома, во Франции.
Внимательно слушавшая Такагиси в течение почти часа, Николь на мгновение обратила свое внимание на трех монахов, решительным шагом поднимавшихся вверх по лестнице. „Их глаза так чисты, — думала она, — их жизнь лишена противоречий. Цельность ума — скорее достоинство. И если им обладаешь, легче отвечать на вопросы“. На миг она позавидовала монахам с их упорядоченным образом жизни. Подумала, как легко, должно быть, они справились бы с проблемой, которой одарил ее доктор Такагиси. „И все-таки он не из космических кадетов, — продолжала она размышлять. — Его роль в экспедиции не является жизненно важной. В чем-то он прав. Врачи слишком строго взялись за членов экипажа. Зря дисквалифицировали Алена, и будет позорно, если…“
— Дайдзебу [11], — сказала Николь, прежде чем Такагиси договорил. — Немедленно отправимся к вашему врачу, и если я не увижу такого, что могло бы смутить меня, возьму все материалы домой, чтобы проглядеть за каникулы. — Лицо Такагиси просветлело. — Но еще раз хочу вас предупредить: если в вашей истории болезни найдутся сомнительные места или если я пойму, что вы скрываете кое-что от меня, то потребую вашего немедленного исключения из экипажа.
