Артем Абрамов - Чаша ярости
Даме было, похоже, все равно, кто ей помогает. Она в помощи не нуждалась.
А Иешуа ответил мысленно:
«Спасибо, генерал, что поверили мне и не отказали».
— Да что особенного!.. — опять гаркнул генерал.
Он не понял, что услышал не слово, но мысль. И хорошо, подумал Иешуа, что-либо объяснять в таком грохоте — себе дороже.
Поэтому летели молча.
Почему-то военные относились к Иешуа, к его явлению как Мессии, куда мягче гражданских. За минувшие полтора месяца Иешуа не раз сталкивался с ними — от солдата до генерала, — и все несли в себе ликующую готовность, чувствовал Иешуа, без оглядки поверить и во Второе Пришествие, объявленное не им самим, а пишущими о нем и снимающими его, и в то, что он и впрямь долгожданный Мессия, Сын Божий. И даже то, что его появление неизбежно — по Канону! — несет за собой Страшный Суд, военных не волновало. Суд — слово знакомое, понятное, а Страшный — это бабушка надвое сказала, не может человек, пусть даже он Сын Божий, нести страх людям, которые верят в его справедливость и милосердие вот уже две с лишним тысячи лет.
Иешуа нравились военные. Он подспудно рассчитывал на их помощь в случае чего. Но такое вольное понимание сути библейского термина «Страшный Суд» немало веселило его, хотя и с долей недоумения. За оные две с лишним тысячи лет опорные постулаты Веры обмялись, где растянулись, где сузились, хорошо подошли и тем и другим, и злым и добрым, и судьям и преступникам, всем подошли, стали привычными и нестрашными. Чисто человеческое свойство: страшное — это не про меня, это про соседа. Иешуа видел как-то — то ли еще во Франции, то ли в Лондоне — ток-шоу по телесети, где объявлялись результаты социологического опроса полутора тысяч, если он точно запомнил, человек. Спрашивали одно: оглянитесь назад на свою жизнь и подумайте, куда вы попадете после смерти — в ад или рай? Девяносто девять процентов ответили, не задумываясь и не колеблясь: в рай. Завидная уверенность!
Пожалуй, именно тогда мелькнула шальная мыслишка: что с ними — с такими! сможешь сделать?..
Подавил ее, как изначально бессмысленную.
А сейчас смотрел вниз, ловя щекой жаркий и резкий ветер, все-таки врывающийся в кабину, смотрел на плоские, похожие на столы вершины невысоких гор, потом на бело-желтую пустыню внизу — или полупустыню, как называют ее местные мудрецы, — на редкие островки выцветшей зелени, на промелькнувшее высохшее русло реки с названием Аваш, думал бесстрастно: что с ними, с этими людьми, сделать — это не вопрос. Они такие же, как и две тысячи, и пять тысяч лет тому назад. Правда, они летают, как птицы, плавают, как рыбы, они могут такое, что вчерашние чудеса Иешуа кажутся детскими забавами. Но что изменилось в них самих? Ни-че-го! Рост знаний человеческих пошел по пути, проложенному вне самого человека, а значит, они все дальше уходят от Бога, то есть от Знания с большой буквы, потому что познать Господа можно только познав себя самого. Процесс бесконечный, но люди даже не начали его. Для них мировоззрением стала наука, но — вот парадокс! — чем дальше они уходят по ее дорогам, выбранным ими среди множества ее же дорог, то есть чем дальше сознательно отстраняются от Бога, тем ближе оказываются к Нему — к необходимости хотя бы признать Его изначальную роль во всем, начиная с первого дня творения, а еще точнее — с того, что было до первого дня…
Эти дни в двадцать втором веке для Иешуа стали продолжением ослепительно больно мелькнувших дней между Воскресением и Вознесением, когда он, спрятавшись в доме Петра в Иершалаиме, в Нижнем городе, запоем читал, перечитывал, пытался по-своему понять и принять те немногие книги, записанные на компьютерных кристаллах, что Петр доставил ему из Будущего. Но бесконечно мало оказалось их… И, попав сюда, он первым делом рванулся к книгам — благо читал быстро и запоминал прочитанное с лету.
Как же Мари ему помогла!
Странно, но она была на том матче в Париже, пришла со своим belle ami, а уже утром сама отыскала Иешуа в дешевом отельчике, около Place de Republique. Как отыскала — не ведала. Говорила: шла по наитию. Честно говоря, Иешуа сам не очень понимал, как такое случилось. Была бы явным паранормом — тогда понятно. А так… Но наитие — очень емкое слово. В него многое можно уместить, в том числе и паранормальные способности, которые, надеялся Иешуа, он найдет у Мари. И еще имя — Мари, Мария. Днем он переезжал из города в город, из страны в страну, днем он доказывал свое право называться так, как его назвали журналисты Мессией, доказывал привычно для себя — прежнего, наивно для всех нынешних, но ведь именно нынешние заметили, услышали, назвали… А ночами он читал, потому что Мари, пользуясь своим студенческим билетом Сорбонны — она оканчивала университет, собиралась стать историком, специализировалась на Крестовых походах, — как раз днем изучала фонды в университетских библиотеках Парижа, Лондона, Мадрида, Барселоны, да везде, куда они попадали, а ночью они приходили туда вместе, Иешуа читал, а Мари сгоняла на кристаллы то, что он не успевал освоить. Маленький комп у него был — Мари ему подарила такой же, какой когда-то привез ему из будущего Петр…
Надо ли напоминать, что проблемы проникания в библиотеки по ночам у них не было? Точнее, у него…
Полтора месяца — срок и маленький и немаленький. Пусть все еще недостаточно глубоко, но он уже разбирался в непростых взаимоотношениях Бога и Науки и не понимал: чего они не поделили?..
— Снижаемся! — крикнул генерал.
Вертолеты нырнули вниз, к земле, вой перешел в свист, земля понеслась в лицо с пугающей скоростью. Мари ухватила Иешуа за руку, сжала с силой. А внизу уже выросла бетонная полоса, на которой стояли другие «вертушки», а рядом могучие открытые «хаммеры» и военные, встречающие Большого Начальника, заместителя командующего.
Хотя, не исключено, и Иешуа они встречали: любопытно ведь…
Зависли, медленно опустились, замерли. Пилот выключил двигатели, шум стих, хотя лопасти продолжали крутиться.
— С прибытием, — уже нормальным тоном сказал генерал, полез из машины, небрежно отдал честь встречающим, замершим по стойке «смирно». Обернулся к Иешуа: — Вы дальше куда?
— А вы? — вопросом на вопрос.
— Я в Огаден.
Иешуа представил себе карту страны. Юго-восток, полупустыня множество мелких речек, втекающих в одну побольше — в Уабе-Шабелле, тоже, вероятно, пересохшую.
— Если вы добросите нас… — Иешуа на секунду задумался, принял решение… в Дихун, или в Ададле, или в Кэбри-Дэхар, то я буду благодарен.
— Вам все равно, куда именно?
— В любое из этих мест. Или где угодно рядом. Я знаю: там много деревень, а в них — умирающие люди…
