Дмитрий Бондарь - Чужая мечта
— Без рации? — недоверчиво переспросил Корень.
— Да. Акустика волшебная! Гладкий лед, воздух морозный — далеко слышно.
— Народу много?
— Летом много, некоторые даже на отдых туда едут, а зимой человек сорок постоянно.
— А чего ж врут про полюс холода, что круглый год выйти невозможно на улицу?
— Не, Петрович, не врут. Антарктида, она ж большая — где-то, в основном по побережью, тепло, где-то не очень. На станции «Восток», она рядом с Южным полюсом, почти минус девяносто бывает зимой, да и летом выше минус двадцати никогда не поднимается, влажность — ноль, высота над уровнем моря — три с половиной тысячи метров, кислорода мало, дышать нечем, ветер до тридцати метров, полгода темень непроглядная, вот и погуляй при таких условиях.
— Ты там был? — Петрович догнал меня и пошел рядом.
— Я что, больной? Да туда, кроме самых отмороженных яйцеголовых и не берут никого. Я вообще там немного где бывал — Мирный, Беллинсгаузен, разок к французам ездили на Дюмон д'Юрвиль.
— А пингвинов видел?
— Ага, — черт, привязалось словечко! — Даже охотился на них. Не на жареху, конечно, а так — окольцевать, датчик подвесить. Мест красивых навидался — такого нигде больше нет. Выезжали на Кровавый водопад, очень будоражит воображение.
— На самом деле кровавый?
— Нет, конечно. Сульфат или сульфит железа, растворенный в воде. Но выглядит страшно, до мурашек. Или настроение такое было?
— А на самом Южном полюсе кто-нибудь есть?
— Станция Амундсен-Скотт, пиндосы там сидят, до ста пятидесяти-двухсот человек одновременно бывает, зимуют человек пятьдесят, кабак у них там, почта, магазин, научная база с нашей не сравнить. Скважину прокопали в два с половиной километра. Нейтрино ищут, темную материю. Чуть помягче климат, чем на Востоке. Теплицу поставили, помидоры-баклажаны круглый год. Но я там не был, люди рассказывали.
— А что за люди там живут?
— Люди? О, Петрович! Про этих людей нужно, блин, песни слагать. Или гвозди из них делать, как предлагал великий пролетарский поэт. Доктор наш сам себе без наркоза аппендицит вырезал. Зимовщики на Востоке восемь месяцев без электричества и отопления прожили. Прикинь — за бортом минус семьдесят, связи нет, света нет, а они живые! Мистика! Американка сама себе химиотерапию проводила. Но это все еще до меня было, давно. А так вообще — люди как люди. Работают, любят, иногда, редко правда, морды друг другу бьют. Романтики. Я так думаю, люди хотели космонавтами стать, но на всех «Союзов» с «Апполонами» не хватило, вот и носит их нелегкая по полюсам — затраты меньше, экстрим тот же, даже круче.
— А ты там чего делал? — Петрович уже давно перешел ту грань, когда формальный допрос сменился обычным любопытством и, похоже, болтовне моей поверил. Правы те, кто говорит, что врать нужно с максимальным количеством правдивых подробностей. А самых правдивых подробностей я начитался и запомнил на десять антарктических зимовок. Единственная неправда моей повести была в том, что я никогда в жизни даже экватор не пересекал.
— От тебя и орлов твоих прятался.
— Ага, это понятно, а занимался-то чем? Тоже нейтрино ловил?
— Нет, по хозяйству больше. Дизель там установить-запустить, антенную мачту подварить, самолет погрузить-разгрузить. Вот так как-то.
Корень замолчал, переваривая информацию. Давай, дружок, мучай извилины.
Прошли еще километра полтора, стало совсем темно, и обычная напряженная тишина вокруг наполнилась далекими, но все равно до жути неприятными шумами. Там присутствовали и вой, и треск, и, где-то на пределе слышимости, уханье, подобное совиному, но какое-то излишне натужное, словно неумелый имитатор пытается подражать полузабытому звуку. Зона и без того не самое гостеприимное место на нашей планете, а сейчас стало совсем неуютно: нервы напряжены, адреналин в крови кипит, крупная дрожь сотрясает конечности, вдоль позвоночника мурашки проложили уже даже не дорожку, а полноценный автобан, и мечутся строем вверх-вниз, иногда смываемые волнами холодного пота. Корню еще более-менее — нацепил ПНВ, хоть что-то видит, а я как слепая собака — в основном по нюху ориентируюсь. Скорость передвижения резко упала.
Вообще-то по ночам здесь ходят либо призраки Зоны, либо самоубийцы, желающие стать такими призраками. Даже на сталкерских стоянках не совсем безопасно — Зона никого и никогда не оставляет в покое. Пока нам с Корнем везло, но продолжаться долго это везение не могло.
Впереди за кустами показались неясные проблески костра. Корень шикнул и придержал меня за руку. Прошептал в самое ухо:
— Действуем так же, как раньше, ты идешь знакомиться, я прикрываю. Только заранее голосом появление свое обозначь, а то как бы не мочканули тебя. Все, пошел.
Глупая идея, но говорить об этом я не стал. Где-то здесь начинаются посты «Долга», а против этих ребят, хорошо экипированных, обученных и имеющих немалый опыт ведения боёв в условиях Зоны выходить с двумя «Глоками» — просто смешно. Затопчут.
До костра было недалеко — метров пятьдесят, поэтому, медленно пробираясь в темноте, я почти сразу прокричал:
— Эй, люди, есть здесь кто?
После секундной суеты неясных теней в неровном свете огня, мне ответили:
— Подходи, только медленно, и без глупостей. Руки подними, чтоб мы видели. И говори все время чего-нибудь, песню пой, если хочешь.
Говорят, у некоторых сталкеров есть целый ритуал представления в ночи: и либо ты его соблюдаешь и тогда есть шанс договориться, либо нарушаешь и становишься частью Зоны навсегда. Я по ночам предпочитаю сидеть в теплом, хорошо защищенном месте. Ночью все кошки серы, а мутанты наглы, как москвичи в метро, поэтому в такую пору на неожиданный звук всегда сначала стреляют, а потом пытаются выяснить — кто же это был?
Песню так песню. Слуха нет, голоса нет, зато желания жить — на семерых. Щас спою:
— В лунном сияньи снег серебрится,
Вдаль по дороженьке троечка мчится.
Динь-динь-динь,
Динь-динь-динь,
Колокольчик звенит.
Этот звон, этот звон,
О любви ……
— Все, заткнись уже, Паваротти, вижу тебя.
Я вывалился из кустов на полянку, заваленную по периметру автомобильными шинами, образовавшими вал высотой по пояс, с тремя свободными проходами, напротив каждого из которых стояло два-три серьезно экипированных мужика в черно-малиновых комбезах с недвусмысленным намереньем превратить в мелкое сито каждого, кто появится перед ними. «Долг». Можно сказать — повезло.
Полусолдаты-полусталкеры, незаконное вооруженное бандформирование с мутными целями по созданию порядка на территории Зоны и в ее окрестностях и недопущению контактов аборигенов Зоны и ее продуктов с внешним миром. С этими, при определенной изворотливости, можно договориться, если особых грехов за тобой нет. А еще лучше, если за твоей спиной армия или ученые, тогда даже бескорыстно помочь могут. «Долг» — не обдолбанные в хлам «свободовцы», в голове которых гуляет уже не ветер, а таки полноценный ураган, и не больные «монолитовцы», уже давно ставшие частью Зоны и воюющие с людьми активнее, чем с мутантами. И хотя спектр местных отморозков насчитывает гораздо больше градаций, чем три вышеупомянутые, остальные на их фоне, за исключением, пожалуй, банд откровенных уголовников, выглядят сущими детьми из песочницы, потому что еще пытаются сохранить адекватность своего отношения к внешнему окружению. Но в любом случае, «Долг» — это сейчас хорошо. Почти то, что нужно.
