Сергей Абрамов - Гея (1988)
— Потому что у меня нет никаких доказательств. Может быть, вы не опускались на дно, а, скажем, играли в шахматы, прицепившись к килю корабля. Мне кажется, на таких глубинах дышать невозможно.
Все замолчали. Потом, когда я снова неудержимо расчихался, оба мои собеседника переглянулись, и Васев утвердительно кивнул.
— Вы много говорите о дыхании, — снова заговорил Каменев. — Но что, в сущности, означает дыхание? Исчерпывается ли весь механизм дыхания поступлением воздуха в легкие? Не является ли оно лишь частью, точнее, только предпосылкой для подлинного дыхательного процесса?
— Лишние вопросы, — произнес я. — Еще в школе нас учили, что «при дыхании кровь соприкасается с кислородом воздуха, обогащается кислородом и отдает вредную для организма углекислоту».
— Правильно. Значит, дыхание нельзя отождествлять с поступлением воздуха в легкие. И это не только теория. Вы слыхали об операциях на сердце?
— Да, конечно.
— Знаете, как они происходят?
— Да, хотя лишь в общих чертах. Хирурги изолируют сердце и легкие, а кровь пропускается сквозь аппарат, называемый искусственным легким или оксигенатором, где во время операции, производимой хирургом, происходит процесс обогащения крови кислородом и освобождения ее от углекислоты.
— Так. Еще один вопрос. Вы знаете также о том, что под водой приходится дышать более плотным воздухом — его давление помогает грудной клетке расширяться. Вы говорили об этом с Климентом. Но играет ли этот более плотный, сжатый воздух какую-нибудь роль в процессе дыхания?
— Нет, кровь всегда поглощает одно и то же количество кислорода независимо от давления. Даже больше, кислород под давлением свыше 2,3 атмосферы, что соответствует глубине 13 метров, становится ядовитым; поэтому в опытах с глубинными погружениями, обычно применяются специальные газовые смеси, в которых процентное содержание кислорода гораздо ниже нормального.
— Очень хорошо. Представьте себе человека, который спускается под воду и дышит не своими легкими, а искусственными, где его кровь всегда обогащается одним и тем же количеством кислорода. При таком способе можно избежать многих трудностей: одного баллона со сжатым кислородом хватит на очень длительное пребывание под водой, расход его не зависит от глубины, и ваша арифметика тут ни к чему. Кровь начнет циркулировать по кровеносным сосудам, легкие не будут работать, организм будет предохранен от вредного воздействия воздуха. Представляете себе?
— Откровенно говоря, нет, — ответил я, и Васев сделал движение, означавшее, вероятно: «Я же говорил тебе, он упрям, как осел». — Я видел снимки таких операций, — продолжал я. — Грудная клетка вскрыта, больной находится без сознания, и…
— Не нужно подробностей, — терпеливо произнес Каменов. — Сейчас мы ставим вопрос чисто теоретически. Возможно ли подобное дыхание?
— Мне кажется, что здесь есть некоторые препятствия. Впрочем, я оговорился: препятствие только одно. В такой ситуации или легкие у человека будут пустыми, или во всяком случае не смогут поддерживать равенства давления между воздухом в них и внешней средой, и грудная клетка расплющится под тяжестью воды.
Доктор Каменев долго смотрел на меня, потом сказал:
— Однажды при мне из воды вытащили утопленника с глубины более ста метров. Грудная клетка у него не была расплющена. Чем вы это объясните?
— Очень просто. Легкие у него были полны воды, а вода практически несжимаема, независимо от давления. Именно она и поддерживала внутреннее давление в грудной клетке и предохранила ее от повреждений.
— Отлично! Если легкие нам не нужны для дыхания, мы можем заполнить их жидкостью — например, физиологическим раствором. Тогда в грудной клетке будет поддерживаться необходимое внутреннее давление, дыхание будет совершаться через «искусственное легкое», и для человека станут доступными любые глубины.
Я промолчал. Все услышанное мною было настолько фантастично и в то же время настолько правдоподобно, что в голове у меня был настоящий хаос.
— Вы убедили меня, — сказал я наконец, — но не могу не сомневаться. Как сын нашего лишенного романтики XX века, я научился верить только тому, что вижу собственными глазами…
И тут Климент Васев, этот замкнутый и необщительный человек, сделал мне неожиданное предложение.
— Вы можете сами испытать это на себе, товарищ Смилов, если решитесь на маленькую операцию. — Он расстегнул рубашку и показал над левой ключицей заплатку из гибкого пластика. Пониже виднелись два небольших вздутия — вероятно, места, где был перехвачен кровеносный сосуд. — Как видите, действительно маленькая операция.
— Не нужно меня убеждать! — крикнул я. — Согласен на все что угодно, даже если отрежете мне руку! — И, подумав, добавил: — А вы не боитесь обнародовать подробности?
— Теперь уже нет причин молчать, — ответил Васев.
— Но только неделю назад вы отказывались сказать хоть слово?
— С тех пор кое-что изменилось. Сейчас я могу говорить.
И тут, за стаканом горячего чая в покачивающейся кают-компании, я наконец-то узнал все.
Идея принадлежала доктору Стефану Каменеву. Еще студентом он увлекался проблемами, связанными с изоляцией сердца и легких. Потомок семейства, веками неразлучного с морем, он уже думал о возвращении туда человека, но не в оковах тяжелого скафандра, не в стенах неприступного батискафа, а свободного, независимого, «как рыба среди рыб». Над этим он работал целые годы. Ему удалось открыть, что достаточно присоединить аппарат к вене и артерии, а легкие заполнить физиологическим раствором, так как между ним и кровью нет осмотических взаимовлияний. Первым и единственным, с кем он поделился своим открытием, был молодой инженер Климент Васев. И это был как раз нужный ему человек. Климент, «вероятно, способнейший конструктор нашего века», как назвал его Каменев, сконструировал аппарат и другие устройства, решился на операцию и в качестве первого «человека-рыбы» спустился под воду. Позже оба спускались вместе на все большие и большие глубины. Во время одного из таких погружений они и нашли античный корабль, из которого извлекли рукопись Клитарха.
— Но почему же тогда вы молчали? — спросил я.
— Потому что тем временем произошло несчастье, — ответил Васев. — В одном из недавних погружений маленькая техническая неисправность чуть не стоила Стефану жизни. Он выздоровел, но лишь после почти трехмесячного лечения. Мы же хотели дать людям не суррогат, а технически совершенный прибор для покорения глубин. Сегодняшний опыт показал, что у нас все готово.
