Сергей Щепетов - Прайд Саблезуба
Ноги подгибались от слабости, разбитое арбалетным прикладом плечо мучительно болело, пальцы на руках не гнулись, но желудок был полон теплой крови, и блаженная истома разливалась по телу. Две уцелевшие собаки, объевшись мясом, спали на снегу, свернувшись калачиками и спрятав носы в пушистые хвосты. Семену тоже хотелось лечь, зарыться в длинную шерсть «юбки» одного из быков и уснуть, но он переборол себя: если мороз усилится, то к утру туши промерзнут и превратятся в каменные глыбы. «До темноты надо найти и вырезать арбалетные болты. Иначе я безоружен. Потом их будет не достать. И выпотрошить хотя бы несколько туш. Но запах… Запах внутренностей и крови на всю степь – гиены, волки, саблезубы… Ну и что? Вся степь и так уже знает об этой бойне – крови пролито достаточно. По неписаному, негласному закону тундростепи никто не подойдет, пока человек возле своей добычи. Маленький, слабый двуногий хищник очень опасен – его тихо свистящая смерть достает далеко, и все знают об этом. Но настали времена, когда старые законы умирают, и пустой желудок диктует новые: добудь, урви или умри…»
Семен старался не думать об этом. Он снял верхнюю рубаху, остался в одной нижней – мехом внутрь – и принялся за работу: разгребал длинную черную шерсть, чтоб добраться до шкуры, вспарывал животы коротким лезвием ножа и, запустив обе руки, вываливал на снег сизые внутренности. Сердца, легкие, желудки, печень и почки он складывал в груду посреди заваленного тушами пространства. Ему очень хотелось съесть кусок теплой печенки, но он терпел – боялся, что желудок не выдержит такой нагрузки.
Он выпотрошил шесть туш и решил, что больше не сможет – слишком устал, да и темнеет – пора устраиваться на ночлег. Он весь был перемазан кровью и облеплен шерстью, но ему было не до гигиены. Семен начал натягивать верхнюю рубаху прямо на всю эту грязь и когда наконец просунул голову в дыру ворота, увидел, что собаки уже не спят – стоят и принюхиваются к чему-то. Разбираться Семен не стал – сразу схватил арбалет и начал натягивать тетиву. Болты ему удалось извлечь из туш все, но два были полностью деформированы при попадании в кость, а два других нуждались в небольшом ремонте. Впрочем, метров с двадцати попасть, наверное, можно было и такими штуками. С четвертой попытки тетива встала на зацеп. Семен вложил в желоб окровавленный болт и огляделся: в белесых сумерках со стороны неглубокого распадка к месту побоища приближались светло-серые, плохо различимые на снегу тени. Эти контуры, эту походку Семен опознал без труда – волки…
Собаки даже не лаяли – тихо скулили, поджав хвосты, и жались к человеку.
Примерно в сотне метров волки свернули вправо и, выстроившись цепочкой, начали огибать по широкой дуге место побоища. «Уйдут?! – мелькнула спасительная мысль и исчезла. – Не уйдут ни за что – голод». Замкнув круг, встав на свой старый след, волки начали приближаться. Семен пошел навстречу – а что ему оставалось делать?!
По-видимому, это были остатки стаи или, может быть, такая семейная группа. Один – самый крупный – похоже, вожак, трое чуть помельче – молодежь или самки, и еще один крупный, но, очевидно, старый – хромой, с оторванным ухом. Впрочем, в сумерках можно было и ошибиться. Они приближались – и это было плохо. О конфликтах с волками Семен даже рассказов не слышал – собак, конечно, они рвали при любой возможности, а вот людей… Тот случай, когда ему самому пришлось драться с волчицей, причем летом, был уникальным – поэтому ему и было придано мистическое значение. Сам же Семен полагал, что тогда он был еще мало похож на туземца, и зверь просто не принял его за человека. Впрочем, такой тяжелой зимы здесь, наверное, никогда раньше не было.
Еще не вступив в мысленный контакт со зверем, Семен уже почувствовал исходящую от него враждебность. Вожак остановился в десятке метров. Глаза его тускло мерцали отраженным светом гаснущего дня. Семен понимал, что способен лишь на единственный выстрел из арбалета – драться посохом он не сможет при всем желании.
Они встретились взглядами. Волк приподнял губу, демонстрируя клыки:
– «Уходи!»
– «Нет, – с усталым спокойствием ответил человек. – Это моя добыча».
– «Значит, ты умрешь (будешь побежден)».
– «Может быть. Но не уйду все равно. Это – моя добыча. Ты готов сражаться (мериться силой) с ЧЕЛОВЕКОМ?!»
В свою «мыслефразу» Семен постарался запихать как можно больше возмущенного недоумения. Это было как бы обвинением в нарушении «закона джунглей». Дальше диалог пошел в таких абстракциях, что перевести его на человеческий язык можно было лишь весьма и весьма условно.
– «Человек (или люди?) нарушил правило (закон, обычай, традицию). Мы будем сражаться».
– «Будем, – согласился Семен и воткнул в снег посох. Теперь он смотрел на собеседника поверх арбалетного болта. – Ты пришел к моей (человечьей) добыче, когда я еще здесь. Волки так не поступают».
– «У нас нет выбора (ты нам его не оставил)».
Семен чувствовал, что его в чем-то обвиняют – в чем-то смертельно важном. Если он не поймет, если не ответит, последует атака. Даже если он и успеет выстрелить, это все равно будет конец. Волки его былой современности имеют привычку дружно набрасываться на жертву. У этих, кажется, такой традиции нет. Точнее, не было. Не было, пока волки десятки тысяч лет жили в условиях мягкого климата и пищевого изобилия. Семен подозревал, что, в отличие от их далеких потомков, численность этих хищников здесь определялась в значительной мере не пищевыми ресурсами, а внутривидовой борьбой. Отсюда некий поведенческий стереотип, который в своей среде люди назвали бы культом личной силы: докажи свое превосходство – и получишь право на самку, на воспроизводство потомства. Но мир меняется, должны меняться – не могут не меняться – и правила жизни.
А погибать Семену нельзя. И не потому, что без него волки сожрут всю добычу – не осилят, наверное. Беда в другом: люди ощущают целостность со своими тотемами. Что будет значить для них смерть человека из рода Волка от волчьих же зубов? Разрыв связи? Отверженность? Отверженным незачем оставаться в Среднем мире, даже если вокруг полно пищи. Конечно, для человека двадцатого века это звучит смешно и несерьезно, но…
– «Выбор есть всегда! – твердо заявил Семен. – Не хочу с то…»
Он не успел передать свою «мыслефразу»: волк чуть присел и прыгнул. Он был слишком далеко, чтобы одним прыжком с места покрыть такое расстояние: два первых были разгонными и лишь третий – на врага.
Стрелять лучше было бы с колена, но опуститься Семен не успел. Отдачей его качнуло так, что он чуть не упал. Пришлось выпустить из рук разряженное оружие, чтоб сохранить равновесие.
