Семиозис - Бёрк Сью

За стенами я обнаружила старую рощу бамбука, окружающую камни с расписанными керамическими плитками-портретами, – кладбище. Покопавшись под одним из камней, я нашла кости – коричневые, как почва. Когда я пыталась их вытащить, они трескались и крошились, но несколько целых я нашла. Вернув почву на место, я оторвала от камня плитку с портретом. Я принесу в деревню одного из стекловаров.

Мы многое узнали, в том числе и еще одну вещь. Бамбук был очень дружественным. Плоды появились прямо у того дома, где мы поселились. А потом один из стволов, к которому мы привязывали наши гамаки, дал росток. На каждом новом листке шли разноцветные полоски: эти маленькие радуги из листьев, а не на коре, показывали, что он за нами наблюдал и признал нас разумными существами, как и он сам. Он передал нам послание, сказал «добро пожаловать», потому что хотел, чтобы мы остались.

Мы не стали говорить об этом в деревне. Октаво не рад будет узнать, что этот бамбук действительно такой сообразительный, как он думал.

– Вот стекловар, – сказала я в полутемном погребе в деревне.

Снаружи гремела и хлестала гроза. Я вытащила из рюкзака кладбищенскую плитку.

На ней был изображен некто на четырех тонких ногах, поддерживающих тело с нависающим горбом. Странно согнутые руки-прутики и булавовидная голова с желтовато-коричневой кожей росли из плеч. На голове по бокам были большие серые глаза и вертикальный рот. Я видела немало других изображений и представляла себе строение их тела. Эта плитка оказалась самым хорошим мелким изображением стекловара. Внизу шла надпись: пять линейных отметин и три треугольника – возможно, имя этого существа.

– На нем одежда, – добавила я.

Красная кружевная безрукавная туника доходила до конца его торса. Я видела кружево в компьютерных текстах.

Портрет пошел по рукам.

– Почти богомол, – сказал Октаво.

Мужчина или женщина? Мы этого не знали.

– Там хорошая охота, – сказал Джулиан. – У стекловаров были фермы, и там по-прежнему растут одичавшие тюльпаны и картофель.

Он придерживался нашего плана. А Вера сделала то, чего я и ожидала.

– Вы сбежали, и, что бы вы ни нашли, вам за это придется отвечать. – Она встала на ноги, размахивая руками с обвисшей кожей, так и не выпустив из пальцев разорванную тряпицу. – Вы действовали, не заботясь о благополучии и интересах Содружества в целом. Через четыре дня состоится собрание для судебных слушаний. А сейчас пора спать.

Внуки заскулили.

– Завтра я вам еще что-нибудь расскажу, – шепотом пообещала я им.

Конечно, рассказывать было что. Что-то из того, о чем мы умолчали, было не особо важным – вроде того, насколько тяжело нам далась обратная дорога. Мотыльки мешали нам меньше, а вот пульсирующей слизи стало больше. Прошли дожди, и река стала более полноводной, так что исчезли песчаные отмели, по которым было легко идти. Мы смотрели на плавник, застрявший в ветвях деревьев у нас над головами, и боялись, что сильная гроза может вызвать паводок. Обувь у нас сносилась, рюкзаки были нагружены артефактами, а вонючие земляные орлы запомнили нас как источник трилобитов и требовали кормежки.

Самым печальным было то, что закончились плоды бамбука. Мы растягивали их, сколько могли, но маленькие порции были ничем не лучше их полного отсутствия. Я уставала, у меня болела голова, я была голодная – и Джулиан чувствовал себя ничуть не лучше.

– Новую порцию можно получить, только вернувшись в город, – сказала я как-то вечером, ложась в гамак. – Но не сейчас. Одни мы там не выживем – вернее, недолго. Нам надо переселить туда всю деревню, всех. Нам надо там жить.

– Родители эту дорогу не осилят.

– А они вообще захотят идти? Не думаю.

Я замолчала, пытаясь представить себе жизнь без них. Могут ли они представить себе тот город, сияющий в лесу у реки? Город большой, на самом-то деле… слишком большой.

Они про него знали. Они всегда про него знали. Они лгали нам всю жизнь.

Я лежала молча, не в силах это осознать, а он гладил меня под одеялом.

– Как бы мне хотелось, чтобы они смогли увидеть этот город, – сказал он. – Тогда они пошли бы.

– Они видели спутниковые снимки, – проговорила я наконец.

Спутник тщательно обследовал ближайшую местность на предмет ресурсов. Пока мы шли вверх по каньону, Джулиан рассказал мне про разлом, в результате которого возник водопад на Громовой реке у нашей деревни, и о гранитных горах, окружавших плато, на котором стоял город стекловаров. Спутник наверняка запечатлел достаточно деталей: все крупные водопады долины и реку, змеящуюся через лес на плато. Крыши города должны были привлечь внимание любого наблюдателя, но мы пользовались только метеорологическими картами, а карт геосъемки не видели.

Джулиан быстро сообразил.

– Они знали! Мама, Вера…

– Видели его каждый день на погодных картах.

– Знали. И скрыли. Почему было нам не сказать? Почему?

– Надо у них спросить. Но сделать это так, чтобы людям захотелось переселиться в город.

Я убедила его не бросать Вере вызов сразу же, хотя сначала нам хотелось это сделать, как только мы вернемся в деревню. Мы обсудим ее антиобщественное поведение на совете Содружества. Я знала, что его соберут, – и не ошиблась.

В деревне на следующий день после урагана мы начали отвечать на вопросы еще до того, как вышли из погреба. Джулиан отправился на охоту, а я вышла на площадь, чтобы сплести пару корзин для просеивания пшеницы, и масса народу нашли себе дела на площади.

– А там есть фиппокоты? – спросил маленький Хиггинс.

– Да, и они играют и катаются, как и здесь.

– А земля там хорошая? – поинтересовался один из фермеров.

– Ну, деревья там крупнее.

– А какой там климат?

– Это надо спрашивать у Веры: у нее ведь данные по погоде. Но нам показалось, что там более прохладно и влажно. Поля не надо будет поливать. И мы знаем, что ураганы разбиваются о горы, так что нам больше не придется их опасаться.

– Там были земляные орлы?

– Возможно, но город окружен стеной.

– А что стало со стекловарами?

– Может, эпидемия, а может, они переехали жить в другое место.

– Сколько там плодов бамбука?

– Изобилие.

Мне сказали, что в наше отсутствие окончательно сломался томограф, что отец Николетты умер от космического рака, что открыли новый вид ящериц, крошечных и ослепительно-желтых, опыляющих цветы тюльпана.

Я заправила основу, заканчивая первую корзину, отмерила и нарезала тростник для второй.

– Наверное, радужный бамбук хочет того же, что и снежная лиана, – сказала я. – Даров и небольшой помощи.

– Там красиво?

– Ты даже себе не представляешь.

Рамона прихромала к нам, опираясь на две палки и кутаясь в шаль. Было странно видеть ее не в клинике, где она работала, – и сначала я решила, что она пришла послушать про город, но вид у нее был слишком печальный. Возможно, еще один родитель умер, и она пришла кому-то сообщить. Но она подошла ко мне.

– Сильвия, мне так жаль, – сказала она.

Она привалилась к моему рабочему столу и взяла меня за руку. Ее руки были холодные и дрожали из-за болезни Паркинсона. Мои родители уже умерли, тогда о чем она так жалеет?

– Джулиан погиб. Он сделал ошибку с отравленной стрелой.

Она что-то еще объясняла, но я ее не слушала. Джулиан умер. Джулиан!

Не может быть.

Рамона обняла меня. Она была тощая и тряслась.

– Мне так жаль. Знаю, что вы были близки.

Я попыталась заговорить – и обнаружила, что не дышу. Я заставила себя сделать глубокий вдох.

– Что случилось?

– Он погиб. Джулиан погиб на охоте.

– Как?

Даже на этом коротком слове голос у меня задрожал.

Она снова все объяснила – и я заставила себя слушать. По ее словам, это был просто несчастный случай на охоте в лесу у озера. Он накладывал на тетиву отравленную стрелу, а она соскользнула. Вот только она лгала. Я это понимала: еще один лживый родитель. Он никогда не сделал бы такой ошибки. Он был отличным охотником – беззвучным, словно лесная сова.