Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Дорога доблести
Этот же крепкий здоровяк выглядел на шестьдесят, ну от силы на семьдесят; он явно много бывал на свежем воздухе, отлично загорел, на сожженной солнцем коже выделялись глубокие морщины. Волосы и борода были такими густыми, что, казалось, к ним никогда не прикасалась бритва. Шевелюру словно забрызгало сединой, которой, впрочем, было не так-то много. К своему удивлению, я обнаружил, что в прошлом он, видимо, был рыжим. Был он очень мускулист и широкоплеч, с большими мозолистыми ладонями — что я почувствовал, когда он пожал мне руку. Святой Петр носил сандалии, коричневую рясу из грубой шерсти и такое же, как и у меня, сияние. В гриве его великолепных волос почти терялась миниатюрная кокетливая шапочка.
Мне он понравился с первого взгляда.
Он подвел меня к удобному креслу, стоявшему почти рядом с его рабочим столом, и усадил меня, а уже потом сел сам. Сестра Мари-Шарль стояла за нашими спинами, держа поднос с двумя бутылками кока-колы обычной для Земли формы и куда более редкими там стаканами для коки (я уж годы их не видел), похожими на тюльпаны, с торговой маркой. У меня мелькнула мысль, что было бы интересно узнать, кто купил право на производство таких стаканов на небесах и как тут вообще ведутся дела подобного рода.
— Спасибо, Чарли, — сказал святой Петр. — Никаких вызовов не принимать.
— Даже если…
— Дурочку не валяй. Беги! — Потом он повернулся ко мне. — Александр, я стараюсь принимать каждого новоприбывшего святого лично. Но тебя я как-то пропустил.
— Я прибыл сюда с большой толпой, святой Петр. В день Второго пришествия. И не через эти ворота. Через Эшер.
— Тогда понятно. Это был сумасшедший день, и мы еще не полностью пришли в себя. Но святого обязаны были проводить через Центральные врата… в сопровождении двадцати четырех ангелов и двух трубачей. Мне придется заняться этим случаем лично.
— Если говорить правду, святой Петр, — быстро вставил я, — то не думаю, что я святой. Однако от этого великолепного сияния я отделаться не могу.
Он покачал головой:
— Нет, ты святой, это точно. И не позволяй сомнениям бередить твою душу — святой никогда не знает, что он свят, ему об этом приходится сообщать. Это такой священный парадокс — никто из тех, кто думает, что свят, таковым не является. Да что там! Когда я попал сюда и мне вручили ключи и сказали, что я отвечаю за Врата, я этому просто не поверил. Подумал, что Мастер подшучивает надо мной в отместку за те шуточки, которые я отпускал на его счет в те дни, когда мы все гастролировали на берегах моря Галилейского. О нет! Он был совершенно серьезен. Рабби Симон бар Иона — старый рыбак — ушел навсегда и стал святым Петром. Так же как ты — святой Александр, нравится тебе это или нет. Через какое-то время ты с этим смиришься. — Он похлопал по толстой папке, лежавшей на его столе. — Я прочел все отчеты о тебе. И никаких сомнений в твоей святости быть не может. Просматривая папку, я вспомнил твой процесс. В качестве «адвоката дьявола» против тебя выступал Фома Аквинский; он потом подошел ко мне и сказал, что его атака была чистой проформой, ибо в его душе нет и капли сомнения, что ты полностью соответствуешь. Скажи мне, во время первого чуда — испытания огнем — твоя вера не поколебалась ни на мгновение?
— Боюсь, поколебалась. Недаром у меня вскочил волдырь.
Святой Петр рявкнул:
— Один-единственный разнесчастный волдырчик! И ты еще думаешь, что ты не годишься! Сынок, да если бы святая Жанна была столь же стойкой в вере, как ты, она погасила бы пламя, которое терзало ее. Я знаю о…
Голос Мари-Шарль объявил:
— Жена святого Александра прибыла.
— Введи ее! — А мне шепнул: — Доскажу эту историю потом.
Я едва расслышал его слова: мое сердце готово было разорваться.
Дверь открылась, и вошла… Абигайль.
Не знаю, как описать следующие несколько минут. Рвущее сердце разочарование, смешанное со стыдом — вот все, что я могу сказать.
Абигайль поглядела на меня и сурово сказала:
— Александр, как тебе пришло в голову напялить это чудовищное сияние? Немедленно сними его!
Святой Петр загремел:
— Дочь моя, не очень-то распространяйся; ведь ты находишься в моем личном кабинете. И не имеешь права так разговаривать со святым Александром!
Абигайль перевела взгляд на него и наморщила нос.
— Это его-то вы называете святым? А ваша матушка не учила вас, что следует вставать в присутствии леди? Или святые не должны соблюдать элементарные правила вежливости?
— Я всегда встаю в присутствии леди! Дочь моя, тебе следует разговаривать со мной с большим почтением. И будь добра обращаться к мужу с тем уважением, которое жена обязана проявлять к мужу.
— Он мне не муж!
— А? — Святой Петр перевел взор на меня, потом опять на Абигайль. — Объяснись.
— Иисус сказал: «Ибо в воскресении не женятся, не выходят замуж, но пребывают как Ангелы Божии на небесах». Вот как! И то же самое повторил в Евангелии от Марка в главе двенадцатой, стих двадцать третий[233].
— Да, — согласился святой Петр, — я сам слышал, как он это говорил. Саддукеям[234]. Согласно этому правилу, ты ему больше не жена.
— Да! Аллилуйя!! Я многие годы ждала, когда же отделаюсь от этого олуха, отделаюсь, не согрешив при этом.
— Насчет последнего я не очень-то уверен. Но даже если ты ему не жена, это не избавляет тебя от необходимости говорить с этим святым, который когда-то был твоим мужем, вежливо, — Петр опять повернулся ко мне. — Ты хочешь, чтобы она тут осталась?
— Я? Нет! Нет! Это ошибка!
— Видимо, так. Дочь моя, ты можешь удалиться.
— Ну уж, нет! Добираясь сюда по необходимости, я припомнила многое из того, что хотела бы сказать вам. Я навидалась такого безобразия! Как же так… ничуть не стыдясь…
— Дочь моя, я призываю тебя удалиться. Уйдешь сама, собственными ножками? Или мне позвать парочку крепких ангелов и приказать им вышвырнуть тебя за двери?
— Ничего себе обращение!!! Я только хочу сказать…
— Ничего ты не скажешь!
— Ишь ты, будто я не имею права высказываться, как все остальные…
— Но не в моем кабинете. Сестра Мари-Шарль!
— Да, сэр?
— Ты еще помнишь приемы дзюдо, которым тебя обучали во времена твоей работы в полиции Детройта?
— Конечно.
— Тогда убери отсюда эту базарную тетку!
Высокая монахиня усмехнулась и поплевала на ладони. То, что случилось, произошло так быстро, что я не могу связно описать ход событий. Но Абигайль исчезла мгновенно.
Святой Петр сел в кресло, вздохнул и взял свой стакан с кокой.
— Эта женщина вывела бы из себя даже Иова. И долго ты был на ней женат?
— Гм… чуть больше тысячи лет.
— Понял. А зачем ты тогда за ней посылал?
— Да не посылал я вовсе! Во всяком случае, не намеревался, — и я начал сбивчиво объяснять суть дела.
Петр остановил меня:
— Ну конечно! Так почему же ты сразу не сказал, что разыскиваешь свою наложницу? Ты ввел в заблуждение Мэри-Роз. Да, я понимаю, кого ты имел в виду, — ту zaftig shiksa[235], которая фигурирует в последней части твоего личного дела. Мне она показалась очень славной девушкой. Так это ее ты ищешь?
— Да, разумеется. В день, когда раздался звук трубы и глас, мы были вместе. Но смерч, настоящий канзасский смерч, был так страшен, что нас разнесло в разные стороны.
— Ты уже интересовался ею. Запрос поступил из справочного бюро у Реки.
— Так точно.
— Александр, этот запрос и есть последняя запись в твоем досье. Я могу снова приказать провести розыск… но должен предупредить, что следствием явится лишь подтверждение того, что сказано тебе раньше. Ответ будет тот же: здесь ее нет. — Он встал, подошел ко мне и положил руку на мое плечо. — Это трагедия, повторение которой я видел бесчисленное множество раз. Любящие, уверенные в том, что, воскреснув, остаются вместе… Однако один из них попадает сюда, а другой — нет. Что я могу поделать? Хотелось бы, да ничего не могу. Бессилен.
— Святой Петр, но ведь произошла ошибка!
Он молчал.
— Выслушайте меня! Я знаю! Мы — она и я — рядом стояли на коленях около решетки алтаря и молились… как раз перед тем, как раздались звуки трубы и глас… Святой дух снизошел на нас, и мы, будучи в состоянии благодати, были подняты вместе. Спросите его! Спросите его! Он послушает вас.
Петр вздохнул:
— Он выслушает любого и в любой из своих ипостасей. Но я спрошу. — Он поднял телефонную трубку, столь архаичную, что, может быть, этот аппарат собирал сам Александер Грейам Белл. — Чарли, дай мне Духа. О’кей, я подожду. Привет! Это Пит от главных врат. Новеньких анекдотов не слыхать? Нет? У меня тоже нет. Слушай, у меня проблема. Пожалуйста, вернись ко дню гласа и трубы, когда ты в ипостаси Сына вознес на небеса живьем все те бессмертные души, которые в данный момент пребывали в состоянии благодати. Припомни обширный пустырь у дороги на Лоуэлл в Канзасе — это в Северной Америке. И обряд возрождения под тентом. Вспомнил? За несколько фемтосекунд до трубы, как свидетельствует некий Александр Хергенсхаймер, ныне канонизированный, ты снизошел на него и его наложницу Маргрету. Ее описание: около трех с половиной локтей ростом, блондинка, с веснушками, сто двадцать фунтов… О, ты вспомнил? Ох! Слишком поздно, да? Этого-то я и боялся. Хорошо, передам ему.
