Филип Фармер - Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы
— Что тебе нужно, Мэнни? — спросил Пэттон по-английски.
— Закрой завесу и присядь, — сказал Германик, указывая на складной походный табурет.
Генерал повиновался.
— Выпей.
Пэттон заколебался, и все же принял деревянную кружищу виски.
— Пришло посольство от Пяти Мудрецов, — сообщил ему Германик. — Они прибыли вверх по Реке несколько часов назад.
Пэттон фыркнул.
— Поздновато, не правда ли?
— Может, и нет, — ответил Германик. — Они хотят сдаться.
— О, ради Бога… — на миг Пэттон слишком завелся, чтобы говорить. Германик сидел и наблюдал, как его лучший полководец переваривает этот невкусный кусок, и наконец заливает его виски.
— Лады, Мэнни, — сказал наконец Пэттон. — Я знаю, придется их принять — но просто, во избежание спора, скажи мне, что случится, если мы их не примем, а просто пойдем на приступ, как намечено?
— Прежде всего, тогда многие будут убиты, — ответил Германик. — Возможно, в том числе — и ты.
— И тогда захлопаю гляделками в миллионе миль вниз по течению, — вздохнул Пэттон, протягивая кружку, чтобы ее наполнили по новой. Германик сделал ему одолжение и подхватил свою кружищу.
— Возможно, ты не сможешь поступить умнее, если твои люди узнают, что ты отказался принять сдачу, — сказал он.
— Солдаты не любят драться ни за что. Особенно ваш брат американец.
— Они вовсе не мои братья, они… — Он осекся. Сорок лет — не такая уж большая разница. Он оставил эту тему и спросил. — Мудрецы стали бы сражаться?
Германик сделал движение раскрытой рукой — римский аналог пожимания плечами.
— Говорят, что нет. Что, — скорее, приняли бы яд и взорвали свою столицу, чем пережили бы позор сокрушительного поражения.
— И ты им веришь?
— Не вполне. Я не знаю, на что они способны.
— Думаешь, они искренне хотят сдаться?
Германик вздохнул.
— Думаю, да, — ответил он.
— Каковы условия?
— Примерно, как ты ожидаешь. Мы можем занять земли Пяти Мудрецов, рабы отходят к нам, захотим — освободим… — он неуверенно умолк.
— Освободим, — сказал Пэттон. — Ты мою позицию знаешь, Мэнни.
Германик кивнул и выпил.
— Никаких репараций, никаких судов за военные преступления, никаких пыток; у всех Мудрецов есть право на уход в изгнание. Ничего фантастического; они знают, что побиты, и просто хотят спасти шкуру.
— Мы бы их в любом случае не стали пытать, — уточнил Пэттон.
— Им это знать неоткуда. Кроме того, этим могли бы заняться их бывшие подданные, если бы мы позволили.
Пэттон выпил и спросил:
— Что ты сказал послам?
— Что сообщу им свое решение утром.
Пэттон вздохнул.
— Значит, похоже, я командую чертовой оккупационной армией. — Он потягивал виски, затем добавил. — Опять.
— Так складывается, Джордж.
— У, черт, вот ведь привязалось… — Он опрокинул в горло остатки питья и вновь протянул кружку. Германик любезно налил ему по новой. С мгновение оба сидели и молча размышляли. Затем Пэттон спросил:
— Ты этим удовлетворен, Мэнни?
— Чем? — переспросил Германик. — Сдачей или жизнью в целом?
— Да всем сразу.
Германику не пришлось долго раздумывать.
— Ничуть, — сказал он.
— Я тоже, — признался Пэттон. И, промолчав несколько секунд, заметил. — Хотя, казалось бы, мы должны быть довольны. В смысле, мы получаем все, что нам нужно. — Он указал на императорский грааль. — Нам просто все дают трижды в день.
— Однако, это не то, чего мы хотим, — уточнил Германик.
— Нет, не то, — согласился Пэттон, хлопаясь спиной об один из шестов, поддерживающих шатер. Затем поднял глаза. — Так чего ты такого хочешь, чего не получил, Мэнни?
— Мне нужен Рим, — незамедлительно ответил Германик. — Настоящий Рим. Тот самый, которого меня лишили эти мошенники — мой дядя и сукин сын Пизон, когда подбили мою жену меня отравить.
Пэттон кивнул.
— Но ты хотя бы здесь сколотил империю, — заметил он.
— Если можно назвать империей тысячу стадий речного берега с грейлстоунами и хижинами, где мне приходится отвечать перед избранным сенатом, — ответил Германик. — Да что это за империя, если она меньше сотни стадий в ширину?
— Тебе лучше, чем мне, — пробормотал Пэттон.
— А что такое? — спросил Германик. — Тебе-то что нужно?
— Что мне нужно, — ответил генерал, — так это, черт возьми, настоящая война. Такая, которой что-то достигается.
— Мы чего-то достигаем. Мы расширяем империю.
— О, да. Но я не об этом. Разумеется, мы освобождаем людей, помогает им начать славную веселую жизнь, хотя не так уж много требуется для этого сделать, поскольку Граали обеспечивают все насущные нужды. Но мы никогда не освободим все, поскольку эта чертова Река непомерно длинна, и нет способа сколотить здесь действительно большую империю, и, если сперва это выглядело как вызов, то теперь мы достаточно велики, чтобы никто не хотел с нами схлестываться. Мы показываемся на пороге, и все, у кого правительство хуже нашего, просто сдаются, дабы избежать бойни. — Он фыркнул. — Либо так, либо их всех перебьют. И не потому, что мы такие блистательные чертовы вояки, а просто, потому что численное превосходство — двенадцать к одному.
Германик пораскинул мозгами.
— Это только предложение, — сказал он наконец, — и, надеюсь, ты не станешь его даже рассматривать, но, может быть, тебе следовало бы отплыть подальше вниз по течению, и начать где-нибудь заново, если ты хочешь войны, которую не выиграешь наверняка.
Пэттон прорычал.
— Да не в том дело, что в любой войне обеспечена победа, или — не совсем в том. Просто они ограничены. Мне нужна такая, в которой я мог бы сделать что-то новое. Такая, где враг по-настоящему сопротивляется, да, но, чтобы, одновременно, меня не ограничивал треклятый десятимильный фронт с этой долбаной Рекой посередке. — Он снова осушил кружку. — Не больно-то много можно сделать на такой местности, — посетовал он. — А солдаты… Ну, бойцы-то они ого-го, но ни брони, ни артиллерии, ни чертовых лошаденок для конницы, самое лучшее, что можно выдумать — это наши дурацкие повозки и гренадеры, а все прочие, знай себе, топают с копьями и секирами, металлов, видишь ли, ни хрена — ну, можно так воевать, а?
— Как уж выходит, — сказал Германик. — У тебя хотя бы есть гранаты. Впрочем, у меня их не было, когда я шел на Арминио.
— На Арминия, — машинально поправил его Пэттон. — И перед тобой лежали леса и поля, ты мог двинуться в обход, мог ударить во фланг, в тыл… А здесь мы деремся, точно в каком-то дурацком поливальном шланге.
