Артур Кларк - Фонтаны рая
Однако «островитянина» это заставило в который раз задуматься над любопытным парадоксом. Почему все-таки люди, располагая достаточным могуществом для того, чтобы попросту не допустить морозы к себе домой (ведь их двоюродные братья на Марсе именно так и поступили), предпочли отступить и переселиться на более близкие к Солнцу планеты? На этот вопрос гость никак не мог найти удовлетворительного ответа. «Аристотель» — мыслящая структура, общаться с которой ему было проще всего, вместо четкого ответа провозгласил загадочно:
— Всему свое время. Эпоха борьбы с природой миновала, пришла пора подчиниться ей. Высшая мудрость в том, чтобы не ошибиться в выборе. Когда долгая зима отступит, человек возвратится на Землю, возрожденную и обновленную.
И в течение нескольких последних веков все земное население устремилось к экваториальным Башням и через них — к Солнцу, к юным океанам Венеры и плодородным долинам умеренной зоны Меркурия. Через пять столетий, когда Солнце оправится от недуга, эмигранты смогут вернуться. Меркурий, разумеется, будет заброшен, за исключением его приполярных областей, зато Венера, по-видимому, навсегда останется для человечества родным домом. Охлаждение Солнца дало стимул да и повод приручить наконец своенравную планету.
Однако при всей их важности эти проблемы представляли для посла лишь косвенный интерес: по-настоящему увлеченно он изучал более тонкие аспекты культуры и общественной организации землян. Каждый вид разумных уникален, полон неожиданностей, обладает единственными в своем роде особенностями психической структуры. В данном случае «островитяне» впервые в своей практике столкнулись с поразительным явлением негативной информации — местная терминология подразделяла ее на юмор, фантазию и миф.
Пытаясь разобраться в странных особенностях земного мышления, «островитяне» подчас в отчаянии говорили себе: «Нет, мы никогда не поймем человека!» Поначалу посол приходил порой в такое уныние, что опасался, как бы не опуститься до непроизвольного перевоплощения — со всеми вытекающими отсюда опасными последствиями. Но теперь он несомненно кое-чего добился: еще не забылось чувство величайшего удовлетворения, когда ему впервые удалось пошутить — и дети весело расхохотались.
Работать с детьми — это была гениальная мысль, и посол был обязан ей «Аристотелю». «Старинное изречение гласит, — поучал всемирный мозг, — что дитя — отец мужчины. Хотя биологический смысл понятия «отец» равно чужд нам обоим, в данном контексте слово имеет двойное значение…» Инопланетянин послушался совета, надеясь, что дети помогут ему постичь поступки взрослых, в которых неизбежно со временем превратятся сами. Случалось, что дети говорили правду; случалось, что они шалили (еще одна непостижимая концепция) и выдавали негативную информацию, но посол мало-помалу выявил для себя ее внешние признаки.
И все же бывали случаи, когда ни дети, ни взрослые, ни даже «Аристотель» не знали истины. Между чистой фантазией и твердыми историческими фактами простиралась обширнейшая переходная область со множеством зон и оттенков. Один конец спектра олицетворяли собой такие фигуры, как Ленин, Колумб, Леонардо, Эйнштейн, Ньютон, Вашингтон, — человечество бережно хранило их изображения и даже голоса. Полной противоположностью этим историческим личностям являлись Зевс, Алиса, Кинг-Конг, Гулливер, Зигфрид и Мерлин — в реальной жизни таких не было и быть не могло. Но куда прикажете отнести Робин Гуда, Тарзана, Иисуса Христа, Шерлока Холмса, Одиссея или Франкенштейна? Если отбросить кое-какие привнесенные преувеличения, они вполне могли оказаться живыми землянами, могли существовать…
Трон боевого слона стоял на том же месте, что и три тысячи лет назад, но за все три тысячелетия он не принимал еще столь необычного гостя. Сидя на троне, «островитянин» смотрел на юг и сравнивал колонну полукилометровой толщины, которая вздымалась над недальней горной вершиной, с инженерными свершениями, виденными им в других мирах. Для столь молодой разумной расы достижение было действительно примечательным. Казалось, колонна вот-вот опрокинется, обрушится с неба — и тем не менее она высилась на этом месте уже пятнадцать веков.
Нет, конечно, возводилась она постепенно. Нижние сто километров башни ныне представляли собой вертикальный город, и иные его просторные уровни по-прежнему были населены. Сквозь все эти уровни проходили шестнадцать рельсовых путей — некогда они переносили на орбиту и обратно до миллиона пассажиров в день, сегодня из шестнадцати остались в действии только два. Пройдет еще несколько часов — и «островитянин» в сопровождении своего шумливого эскорта взмоет вверх по желобу, укрытому в недрах этой исполинской колонны, чтобы считаные часы спустя вернуться в Город-Кольцо, опоясывающий всю планету.
Посол выдвинул глаза, чтобы обрести телескопическое зрение, и неторопливо обвел взглядом зенит. Да, вот оно, кольцо: его нелегко увидеть днем, зато после заката оно горит в солнечных лучах до тех пор, пока не утонет в тени Земли. Тонкая лента, делящая небосвод пополам, сама представляла собой целый мир, где живут полмиллиарда землян, избравших невесомость своим повседневным уделом.
Где-то там, возле кольца, пришвартован корабль, который понесет посла и его сородичей дальше через межзвездные бездны. Корабль уже готовится к отправлению — без спешки, за несколько лет до старта, однако следующий отрезок пути займет шестьсот земных лет, и надо сделать все как следует. Для жителя «Звездного острова» шестьсот лет — это, разумеется, не срок, тем более что ни один здравомыслящий «островитянин» не станет воплощаться в какую бы то ни было форму до конца путешествия, — но что будет потом? Потом посла ждет самое серьезное испытание во всей его карьере: впервые за тысячелетия полетов робот-разведчик вскоре после прибытия в новую солнечную систему был уничтожен — или по меньшей мере вынужден был прекратить передачи. Не исключено, что он наконец соприкоснулся с таинственными «существами зари», оставившими свои автографы на множестве миров и в своем происхождении необъяснимо близкими самому Началу Вселенной. Будь «островитянин» способен испытывать благоговейный трепет или страх, он, несомненно, предчувствуя свое недалекое будущее, познал бы и то и другое.
Но сегодня он сидел на заснеженной вершине Яккагалы, глядя на башню, что вывела человечество к звездам. Он подозвал к себе детей (удивительно, как безошибочно они угадывали те случаи, когда действительно нужно слушаться) и указал на гору, которая поднималась на юге.
