Брайан Д'Амато - Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
С большим трудом мы сконцентрировали совместные усилия, так сказать, привлекли к делу наше групповое сознание и расчистили небольшое пространство в толпе.
Медоточивым голосом старого курильщика 14 Раненый пропел:
Пожалуйста, позвольте нам попотчевать вас нашими лепешками.
Он не спешил открыть свое лицо под маской, а в глазах его появилось насмешливое выражение.
12 Кайман почтительно сказал:
Спасибо вашим владыкам, что приютили наших кровных.
Хун Шок развернул подарочную рогожку, и наш предводитель выложил сверток с лучшими высокогорными сигарами.
Мы исполнили маленький приветственный танец. 14 Раненый прикоснулся к своему плечу, уважительно здороваясь со мной, но не как с равным, а немного снисходительно, типа: «Привет, маленький брат». Он прежде уже принимал 12 Каймана и двух других кровных, но в Ише не был лет двадцать, и, к счастью, ни сам он, ни его домашние никогда не видели Чакала. Я поклонился ему как старшему. Сейчас не самый подходящий момент выяснять, чей иерархический статус выше. Тем временем к нам подтянулись носильщики и окружили нас, словно змеиными кольцами, — так веревка укладывается в ведро. 14 Раненый сообщил, что горит желанием разделить с нами чили и нам нужно поторопиться, поскольку Ласточкины Хвосты решили перекрыть дороги пораньше. Ну да, подумал я, чем еще мы занимались в последнее время? Прохлаждались, посасывая леденцы? Кретин.
Мы, будто отрабатывая приемы строевой подготовки, образовали типичную фигуру «встреча относительно важных персон» — полукруг из кровных с 12 Кайманом в центре. Три ряда слуг в порядке уменьшения их значимости присели на корточки за нами. Я стоял сбоку вторым после самого младшего, поскольку мне не надо было ни с кем вступать в переговоры.
Здесь всюду действовали тайные пружины. Без знакомств ты был никто. 14 Раненый уже договорился с Ласточкиными Хвостами. Они медленно расступились, пропустили наш караван и опять сомкнулись плечо к плечу. Казалось, что амеба обволакивает ротиферу. А ведь в обычные ворота могла бы просочиться какая-нибудь шушера. Теперь мы находились между частоколом и дорогой, уходящей приблизительно на тысячу рук вверх. Тут стояли высокие пирамидки из дров, на веревках висели хлопчатниковые накидки — мы словно оказались на общем заднем дворе захудалого лагеря жилых автоприцепов. Здесь было чуточку попросторнее, и нам удалось найти свободное пространство. Носильщики, тащившие на головах салазки, наконец распаковали и разобрали их. Особой радости при этом они не выказывали. «Я к цепи руку приучил».[632] Несколько странноватых типов из теотиуаканского дома Журавлей (они напомнили мне налоговых инспекторов) просмотрели поклажу. 12 Кайман и старший от Журавлей отделили дар горе — плату за вход. Вокруг нашего багажа ходил счетовод, завязывая узлы типа «австрийский проводник» на длинной косматой веревке. Мы оставили оружие и несколько запрещенных предметов, например зеленую ткань, изделия из змеиной кожи, хипбольные принадлежности. Игры с большими мячами относились к разновидности военных действий или боевому искусству. Единственным разрешенным видом спорта с мячом было то подобие лакросса, которое мы недавно видели. Официально ставки на эту игру не делались. Я увидел, что Хун Шок и другие игроки повязывают ленты с бусинами на хипбольные мозоли на ногах и руках. Здесь профессиональная игра считалась занятием постыдным.
— Можно ли мне пронести дерьмо в моем желудке? — спросил 2 Рука у счетовода на языке нашего дома. — Или оставить его здесь?
Счетовод ответил, что не понимает.
— Дело в том, что я хочу его забрать, когда мы будем уходить.
Нам всем пришлось надеть темно-серые накидки, потом мы присобачили себе танасаки. Даже слуги обмотали рты тряпками — ни дать ни взять настоящие бандиты Старого Запада. В священную долину иначе не пускали. Мой гребешок изготовили специально для меня (носить чужой было нельзя), но он все же плохо мне подходил. Чертова штуковина. Самая неудобная из всех мужских украшений. Я видел четырехдюймовые клиторные колечки — они, вероятно, гораздо удобнее.
Хранитель масок бегал вокруг нас, словно парикмахер перед показом модных стрижек. Потом нашу исправность проверили слуги. Мы вынуждены были подчиняться. Вроде того, как лорд-гофмейстер говорит принцу Уэльскому, чтобы он прошелся в одну сторону, в другую, и тот слушается. Каждый из нас (даже рабы) принес маленькую клятву мира как на ишианском языке, так и на непонятном для большинства из нас теотиуаканском с его засильем агглютинированных[633] слов и странных скрипучих гласных. Клятва обязывала нас ни на кого не поднимать оружия, держать рты закрытыми и присутствовать при кормлении луны и солнца на рассвете. После этого каждому из нас велели бросить в костер какой-нибудь предмет одежды. Выяснилось, что для этого приготовители повязали по ленточке у нас на лодыжках. Вы, ребята, заработали свою прибавку к жалованью, подумал я. Я уже чуть было не начал копаться в своей набедренной повязке. Потом нам пришлось переступить через сплетенные в веревку вьющиеся стебли утренней славы — здесь проходила граница уая, пересечь которую не могло ни одно недоброжелательно настроенное невидимое существо. Наконец кадильщики очистили каждого из нас дымом из гигантской трубы и дали по какой-то маленькой глиняной штуковине.
Я посмотрел на сей атрибут со странным чувством: спасибо, мол, только на хрен он мне нужен, — то же самое испытывает выпускник Йеля, когда ему на прощальной церемонии вручают глиняную трубку и табак. У меня на ладони лежала только что вынутая из обжигательной печи удлиненная бирюлька из простой неглазурованной глины, с двумя отверстиями, или чашечками, или углублениями. Они были заполнены углем, измельченным вместе с камедью и приправленным для аромата алой лимонной мятой. Это была курительница для благовоний.
После церемониальных жестов прощания мы повернули на восток и направились вверх по широкой дороге. Озеро осталось у нас за спиной. Я обратил внимание, что к нам присоединились четверо высоких людей, одетых как прислужники Ласточкиного Хвоста. Это смотрители, подумал я. Шпионы. 12 Кайман говорил, что при нас будут цаскалаламанобы, «проводники» или «хозяева», которых мы не должны замечать, пока они сами не скажут чего-нибудь. Отлично. Будем делать вид, что это мальчики на побегушках. Ради своего же блага.
В Теотиуакане не много фортификационных сооружений (даже меньше, чем в большинстве мезоамериканских городов) — несколько невысоких стен и укрепленных постов. У меня создалось впечатление, что город долгое время считался неуязвимым благодаря одной своей репутации. В последнее время здесь стали строить переносные деревянные баррикады — засеки, как сказали бы кавалеристы прежних дней. К очищенным от коры стволам привязывали на расстоянии нескольких рук по три коротких заостренных кола, и получалось нечто похожее на треногу. Мы миновали четыре группы рабов, тащивших эти заградительные сооружения к дороге, которую завтра перекроют. Были тут и свежевыкопанные сухие рвы с торчащими кольями — мы перешли через них по подвесным мосткам. Один из них выглядел таким шатким, что я слез с носильщика и перешел по нему самостоятельно. 12 Кайман недовольно посмотрел на меня своими глубоко посаженными глазами, но все хорошо в меру. Я опять сел на своего жеребца в человеческом обличье.
