Алексей Корепанов - Зверь из бездны
- Дай-ка я за тебя подержусь. - Стан обхватил мое запястье крепкими пальцами. - Может быть, получится?
- Попробуем, - согласился я. - Все, замри.
Я закрыл глаза и, собравшись, начал вызывать из памяти образ гигантской черной воронки со зловещим провалом на дне.
15. У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ
У Стана всегда была легкая рука. Не подвела его легкая рука и сейчас: когда я в десятый или пятнадцатый раз представил себе черную воронку, Стан, продолжавший сжимать мою руку, воскликнул:
- Есть, Лео!
Я открыл глаза и внутренне содрогнулся: окружающий нас пейзаж был даже не мрачным, а очень мрачным. Мы оказались в багровых сумерках, под темно-багровым небом с широкими черными полосами облаков; ни солнца, ни звезд не было в этом небе, подобном остывающему жерлу какого-то громадного космического вулкана. Мы стояли на твердой стекловидной поверхности, угрюмо переливающейся черно-багровыми красками. Поверхность походила на застывшее море с неподвижными невысокими волнами и выемками между ними. Она была совершенно голой и обреченно утекала вдаль, теряясь в сочащихся хмурым багрянцем сумерках. Прямо перед нами она шла под уклон, и я подумал, что здесь-то и начинается спуск в воронку, ведущую за пределы Преддверия, в те глубины, из которых нет возврата.
- Очень красивые места, - осматриваясь, сказал Стан. - Просто прелесть. Подавляют.
В этом "подавляют" Стан был прав. Я совершенно отчетливо ощущал, как чья-то невидимая жесткая ладонь постоянно давит мне на голову, стараясь то ли расплющить меня, то ли вогнать по пояс в черно-багровую массу. Но ничто не могло сейчас заставить меня покинуть этот пасмурный, этот угрюмый, этот мрачный край.
- Вон там спуск, - сказал я и попробовал ногой, не скользко ли будет идти; оказалось, что не скользко. - Будем спускаться по спирали.
Стан молча кивнул и тоже поводил подошвой по стекловидной массе. Я двинулся вперед, перешагивая через застывшие волны. Мой друг и напарник шел рядом, то и дело глядя по сторонам. Длинные полосы облаков распростерлись в небе над нами множеством траурных лент...
Поверхность шла под уклон, образуя гигантский амфитеатр, но я так и не мог разобрать, что находится на дне: внизу застыла темно-багровая мгла. Я подумал, что воронка может вести не в бездны преисподней, а быть выходом в иную Вселенную, где преобразившиеся души человеческие начинают новую удивительную жизнь, по сравнению с которой существование в нашем мире всего лишь слабый отблеск, невнятный отзвук, едва различимая тень. Может быть все мы действительно находимся в знаменитой пещере Платона и видим только падающие на стену тени от предметов, которые проносят мимо входа? Мы не в состоянии обернуться и увидеть сами предметы - а именно предметы и являются реально существующими; тени же - всего лишь тени, не более... Что если, пройдя воронку, души человеческие попадают в подлинный мир и начинают подлинное полноценное бытие, а наша жизнь - только предсуществование?
Но как-то не вязался прекрасный образ истинного мира с тем злом, что прорывалось из Преддверия. Один из извечных вопросов: можно ли стремиться к добру с помощью зла, можно ли сотворить добро с помощью зла? Я желаю блага ближнему своему, и ради достижения этого блага сворачиваю ближнему своему шею. Имею ли я право сворачивать шею ближнему своему? И вообще, о каком выходе в светлые миры может идти речь? Инобытие - порождение разума, и антижизнь тоже порождение разума, а не сверхъестественных сил. Антижизнь стремится уничтожить все живое, и поэтому не может быть благом для человека, для живого человека...
В полном молчании мы со Станом шли по кругу, опускаясь все ниже и ниже. Склоны стали круче, верхний край воронки поднимался к угрюмому небу, постепенно заслоняя его, но пока наше продвижение происходило без проблем: во-первых, поверхность под ногами была не гладкой, а ребристой, а во-вторых, она образовывала уступы, словно неведомый создатель предвидел, что когда-нибудь здесь появятся те, кому нужно будет спускаться вниз. Бледная багровая пелена не мешала обзору, и я, не отрываясь, скользил взглядом по склону. Склон был все так же пуст... Мрачный свет действовал угнетающе, ноги все больше тяжелели, а на плечах висел какой-то груз, словно багровая пелена постоянно спрессовывалась и пыталась заставить нас согнуться, а потом и вовсе лечь и слиться со стекловидной массой. Хотелось вырваться отсюда, взлететь за черно-кровавое небо к небу истинному, светлому, хотелось вздохнуть полной грудью.
Взглянув на хмурое лицо Стана, я понял, что охватившая меня подавленность не только мое субъективное ощущение. Стан, кажется, испытывал то же самое. Но я знал себя и знал Стана: отступать было не в наших правилах.
Чем дольше мы шли, тем тоскливее становилось у меня на душе. Склоны воронки были пустынны, а это могло означать только одно: я опоздал... Славия навсегда покинула Преддверие, ее поглотила черная щель. Я не успел... Я старался не поддаваться отчаянию, но ничего не мог с собой поделать; щемило и ныло сердце, и горько было на душе...
Да, я тоже мог при желании проникнуть в черное жерло воронки, скрытое темно-багровой мглой. Для этого было нужно всего-навсего добровольно уйти из жизни. И попасть за черту. Только в состоянии ли я буду тогда бороться с Врагом?..
И тянулся, тянулся, тянулся наш путь, и каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего, и сердце грузно бухало где-то у самого горла. Мне начало казаться, что из неподвижной мглы на дне воронки следят за нами чьи-то недобрые глаза, и от этого взгляда подгибались ноги.
И наконец наступил тот момент, которого я, оказывается, подсознательно давно ждал и которого опасался. Мы со Станом перешли через невидимую границу - и скачком возросшая тяжесть согнула меня в три погибели. Не в силах удержаться на ногах, я осел, вжавшись щекой в теплую твердую поверхность. Стан повалился рядом. Рот его был оскален, глаза налились кровью, лицо словно стекло к подбородку, щеки набрякли и расплылись. Я, наверное, выглядел не лучше. Сквозь собственное тяжелое дыхание и шум в голове я услышал прерывистый голос Стана:
- Лео... давай... назад...
- Попробую... вперед, - вытолкнул я из себя, едва ворочая распухшим тяжелым языком и, собравшись с силами, попытался сползти ниже, упираясь ногами в выступы.
Мои отчаянные усилия ни к чему не привели. Я извивался, словно раздавленный червяк, но не мог продвинуться вперед даже на толщину мизинца. Тяжесть еще больше увеличилась, расплющивая мое тело, стремясь превратить его в блин. Я чувствовал, что мои ребра вот-вот не выдержат и начнут ломаться. Багровая пелена потемнела, и небо тоже потемнело... хотя, скорее всего, это потемнело у меня в глазах. Сделав попытку отползти за невидимый рубеж, я понял, что у меня не хватит сил выбраться из-под чудовищного пресса. Я уже ничего не видел и только жадно хватал ртом воздух. Непомерная тяжесть добивала меня.
