Георгий Гуревич - Записанное не пропадает
- А древняя старушка, мать награжденной? А сестры ее, верные помощницы? А из двенадцати детей всем ли дадут молодость? А- если никому? Как ни верти, всюду слезы, чьи-то привилегии, чьи-то обиды. Хорошо получается, Лада?
Лада молчала, смущенная.
- Продолжаю рассказ: у себя дома за столом сидит средний, но достойный во всех отношениях человек. Он пишет жалобу: "Прошу пересмотреть... Меня обманули. Со школьных лет призывали быть многолучевым. Я поверил... я послушался... я старался. За это меня наказывают смертью. Жизнь дают маньякам, сидящим в затканной паутиной каморке. Почему меня не предупредили в детстве? Разве я не мог стать маньяком?"
Еще продолжаю. Одна из зрительниц говорит дочери:
"Милая, выходи замуж за физика и угождай ему. Он противный малый, но что-нибудь изобретет... И заслужит вторую молодость для себя и для тебя. А любимого своего бросай. Это душа-человек, добряк, но слишком скромный. Никому не покажется заслуженным".
Другой зритель советует брату:
"Явишься в Дом отчета, рассказывай басни про какие-нибудь проекты. Чем нелепее, тем скорее заинтересуются. Лепи наобум: "Дескать, переменю человеку мозги, сделаю быстродействующими, как у вычислительной кибы". Проверять не будут. А захотят проверить, ври напропалую:
"Ничего не успел, доделаю в следующей молодости".
Разок покривишь на словах, затo получишь целую жизнь".
Третий говорит:
"Там, на суде, все решается криком... - Другу советует: - Собери побольше крикунов, пусть вопят что есть мочи: "Ему, ему!" Я тоже для тебя покричу. А через год подойдет моя очередь, ты приходи ко мне кричать".
- Но ведь это нечестно! - возмутилась Лада.
Ксап перестал улыбаться. Лицо его стало сердитым.
- На Земле нет нечестности двести лет, Лада, потому что "каждому дается по потребностям". Нечестность неприятна, а кроме того, не приносит никакой выгоды в наше время. Но "не вводи человека в искушение", говорили _древние. Сама ты, Лада, уверена, что не покривишь душой, если жизнь твоего мужа... твоего сына... можно будет спасти нескромностью и нечестностью? Человеку не под силу сказать: "Мой сын обыкновенный, убивайте его спокойно!"
- Как странно, Ксан все видит в черном свете,- сказала Лада мужу, когда они остались одни.
Рхор пожал плечами:
- Стариковская психология. Заскорузлый мозг боится напряжения. Новое требует переосмысления, умственного напряжения, а старое, какое ни на есть, улеглось давно. Но между прочим, я тоже член Совета, мы там возобновим этот спор.
ГЛАВА 9. ЕСЛИ ВСЕМ...
СОВЕТ ПЛАНЕТЫ
Выдержки из протокола заседания от 3 мая 2205 года. Ксан. Друзья, я внимательно прослушал убежденную речь Гхора и с удивлением отметил в ней одну черту, свойственную горячим, юным, увлеченным и пристрастным изобретателям. Им, молодым изобретателям, так хочется добиться признания, что они громоздят все возможные "за" и не замечают, что один довод исключает другой категорически. Мне нет необходимости долго спорить с Гхором, потому что Гхор сам опроверг Гхора.
Что он сказал в своем выступлении?
Первое: открыв ратомику, человек наконец-то получил возможность удовлетворить любые желания, взобрался на гору, где можно расположиться для блаженного покоя. Погоня за продлением жизни лишит нас заслуженного покоя, вынудит снова пуститься в трудную дорогу.
Второе: погоня за продлением жизни заставит людей выбирать самые трудные пути в жизни, соревноваться в творчестве и соревнование это обеспечит быстрый прогресс...
Так за что же ратует Гхор - за блаженный покой или за стремительный прогресс? Ведь эти состояния взаимоисключающие. Если прогресс - значит, нет покоя, а если покой - значит, нет прогресса.
Г х о р. Каждый выбирает по своему вкусу, по склонностям, по способностям.
К с а н. Дорогой Гхор, вы слишком плохого мнения о людях. Нормальный, здоровый человек не выберет бездеятельность. Человеку присуща любовь к труду, активность. Это норма психологии. И я замечал, что воспеватели блаженного покоя почему-то подсовывают покой другим, отнюдь не себе. Гхор не хочет покоя, и я не хочу, и ни один человек в этом зале и за стенами зала тоже. Не следует считать себя совершеннее других. Вы заботитесь не о людях, Гхор, а о выдуманной схеме, об абстрактном лентяе, не существующем на Земле.
Гхор. Я не могу считать себя знатоком психологии и не хотел бы вступать в дискуссию о тайнах человеческих эмоций. Я физик, я ратомист, я практик. Я уважаю цифры и держусь на ясной почве школьной арифметики.
Статистика говорит, что на Земле умирает ежегодно около миллиарда человек. Институты мозга всего мира могут принять в этом году для омоложения одну тысячу, тысячу из миллиарда. Так же арифметика говорит, что от тысячи к миллиарду путь долог. Чтобы увеличить промышленность в тысячу раз, потребовалось два века - двести лет. Допустим, здесь мы возьмем темпы в тысячу раз выше: в результате потратим двести лет, даже сто или пятьдесят. Хотим мы или не хотим, но мы поставлены перед необходимостью двести лет заниматься выбором, решать, кому жить, а кому не жить. Необходимость, неизбежность, и я предлагаю прийти к этому трудному делу с открытыми глазами, не прятать голову в песок, воображая, что все сделается само собой.
Мы вынуждены выбирать тысячу в этом году, две тысячи в будущем и так далее. Выбирав, приобретем опыт.
Опыт подскажет нам оптимальный процент: сколько людей нужно оставлять для блага человечества. Я лично думаю, что оптимальный процент не сто... Может быть, я ошибаюсь, это выяснится на опыте. Мы вступаем в переходный период от кратколетия к долголетию. Ксан как историк подтвердит: без переходных периодов не обойдешься. А у переходов свои законы, и с этими законами следует считаться. Суть состоит в том, что отбор уже начался и надо договариваться, как его проводить, Ксан. Я благодарен Гхору за то, что он позволил мне перенести разговор в область исторических сравнений.
И совершенно правильно, что переходные периоды - историческая необходимость. Они бывают длительными, это тоже верно, но длина-то у них различная, вот в чем суть.
Действительно, железо входило в быт тысячу лет, но телевидению понадобилось только тридцать, а всеобщее ратоснабжение - хорошо, что Гхор напомнил вам,- было введено за один год всего лишь. Верно, переходы бывали долгими, но длина их сокращается по мере развития техники.
Гхор считает, что на этот раз переход займет у нас два века, и ссылается на арифметику. Я же приводил более сложные, не мною составленные расчеты экономистов, из которых следует, что, понатужившись, вернувшись к семичасовому или восьмичасовому рабочему дню, мы обеспечим всеобщее омоложение уже через пять - восемь лет.
