Валентина Журавлева - Снежный мост над пропастью
— Как он сказал? Повторите, пожалуйста.
К. удивленно пожимает плечами.
— “Что мне эти законы!” Да, именно так. “Что мне эти элероны!.. Что мне эти законы!..” У него это великолепно получилось. В такой, знаете ли, лихой бержераковской манере. А дальше запомнился смысл, не ручаюсь за точность каждого слова: “Я посмотрю на мир, может быть, ему нужны другие законы…”
Так. Боже, какая я дура: осталось, мол, эффектно выложить решение… Как же! Я прошла над пропастью по снежному мосту, но путь не кончен, он только начался. Надо идти дальше. А там, в этом туманном “дальше”, еще один снежный мост, куда более трудный, и пропасть под ним в десять раз глубже…
В ателье я, конечно, не попаду: оно на другом конце города. Вообще все планы на сегодня пошли кувырком. Зато у меня появилась отличная идея.
Сумасшедшая идея. Представляю, как будет смеяться К. Ну и пусть смеется. Меня неудержимо тянет вперед…
— Вы ведь не слушаете, Кира Владимировна!
Нет, почему же, я слушаю. “Что мне эти законы!” — говорит похожий на Ива Монтана высокий парень. А рядом с ним — латаный-перелатаный самолет.
— Мы помогли ему развернуть машину. Он взлетел, сделал круг над нами, потом взял курс на север. Не знаю, куда он летел, не пришло в голову спросить. Через четыре года я прочитал в “Юманите”, что Жерар Котрез, пилот республиканской армии, погиб под Барселоной. Он вылетел на своем летательном аппарате навстречу эскадрилье “юнкерсов”.
Я с трудом восстанавливаю барьер: сейчас надо думать о задаче, я сама ее усложнила. Последний бой Жерара Котреза не имеет к задаче никакого отношения. Вечером, вернувшись к себе, я сяду у окна, включу проигрыватель и отыщу среди своих пластинок такую, которая понравилась бы Жерару Котрезу. А пока надо идти вперед. Это тоже бой, и нелегкий.
— Позвоните Горчакову, — говорю я. — Скажите, что вы еще раз просмотрели его работу. Или найдите другой повод, безразлично. Мне важно, чтобы в разговоре была фраза: жаль, что нельзя изменить гравитационную постоянную.
5
— Простите, Кира Владимировна, что это значит — изменить гравитационную постоянную?
Я объясняю:
— Изменить — значит увеличить или уменьшить. Вы же хотели позвонить Горчакову, не так ли? Вот я и прошу: позвоните и поговорите. О чем угодно. Но мимоходом должна быть брошена эта фраза: жаль, что нельзя изменить гравитационную постоянную.
— Мимоходом. Ну-ну…
К. смотрит на меня так, словно только что увидел. — А дальше?
— Дальше вы скажете, что кто-то к вам пришел, извинитесь, обещаете позвонить через полчаса. И все.
— Не понимаю, зачем нужен этот спектакль.
— Чтобы Горчаков снова занялся физикой.
— Вы это… серьезно?
— Вполне серьезно.
— И вы Думаете, что вот так — не видя Горчакова, не разговаривая с ним — вы заставите его изменить решение?
— Да.
— Ясно, — говорит К — Теперь ясно, какие приключения вам нравятся.
Тут мне следовало бы мило улыбнуться, потом я буду жалеть, что не улыбнулась. Но я не очень вежливо повторяю:
— Звоните же, время идет…
К. испытующе смотрит на меня.
— Наверное, у вас еще не было неудач?
Он поднимает телефонную трубку и медленно набирает номер, поглядывая в мою сторону. Еще не поздно отказаться. Но я молчу.
— Здравствуй, Сережа…
Ну вот, началось.
Уверенности у меня нет. Что поделаешь? Я не могу приказать: появись, уверенность, ты мне сейчас очень нужна! Я знаю только одно: в моих расчетах нет ошибки. Беда в том, что самые верные психологические расчеты не гарантируют однозначного ответа. В физике иначе. Взять хотя бы ядерные реакции. Литий, облучаемый альфа-частицами, превращается в гелий. Если условия опыта не меняются, не меняется и результат. Таковы правила игры. Представляю, как чувствовали бы себя физики, если бы при неизменных условиях опыта литий иногда превращался в гелий, иногда в соломенную шляпу, иногда в малинового медвежонка… Игра без правил, сказали бы шокированные физики. А ведь в психологии именно такая игра. Правила, конечно, есть, только они неизмеримо сложнее, переменчивее. Вот сейчас я рассчитала реакцию, но вместо гелия запросто может получиться малиновый медвежонок.
— …Нет, уговаривать не буду. Я хотел знать твое мнение о Синельникове. Ведь ты с ним работал?
Они обсуждают деловые качества Синельникова, затем К- переходит к последней работе Горчакова и очень естественно, посмеиваясь, произносит фразу, которая нужна.
Секундная заминка. Горчаков, наверное, переспрашивает.
— Жаль, говорю, нельзя изменить гравитационную постоянную… Как-что это значит? Изменить — значит увеличить или уменьшить.
К. прикрывает трубку рукой:
— Он спрашивает — зачем? Быстро!
Я подсказываю первое, что приходит на ум:
— Легче жилось бы.
— Легче жилось бы в таком мире, Сережа. Да! Еще бы… К сожалению, не мы с тобой выбирали эту постоянную.
Сейчас самый подходящий момент прервать разговор. Я показываю: надо положить трубку. Но К. не замечает моих сигналов.
— Нет, просто к слову пришлось. Как ее изменишь, проклятую…
Шепотом он передает слова Горчакова:
— “Теоретически можно изменить…”
Я подсказываю ответ:
— Что ты, ни теоретически, ни практически.
Надо было с самого начала слушать разговор. Подключить второй аппарат и слушать. Я сглупила, постеснялась.
— Да, да, понимаю, — говорит К. и пожимает плечами, показывая, что ничего не понимает. (Я ободряюще улыбаюсь — а что остается делать?) К. машинально повторяет: — Да, да… — И вдруг удивленно спрашивает: — То есть как это — изменить постоянную Планка?
Именно этого я ждала, и все-таки сердце у меня замирает. Ох и умница этот Горчаков! Схватил приманку значительно быстрее, чем я думала. Я мгновенно подсказываю:
— Чепуха, ничего не получится…
— Нет, Сережа, нет, ты что-то путаешь… Ну хорошо. Буду ждать.
К. кладет трубку и долго молчит, разглядывая меня. Надо бы мило улыбнуться, но я устала.
— Он будет через час, — говорит К. — Предлагает обсудить какую-то идею. Послушайте: как вам это удалось?
Ага, удалось!
Я улыбаюсь и отвечаю с великолепной небрежностью:
— Пустяки! Совсем просто. Меньше всего я думала о Горчакове…
6
Это была святая правда, но К. ни капельки не поверил.
— Объясните толком. Я должен знать, как теперь держаться с Горчаковым.
Секретарь принесла нам чай и вафли.
