Александр Щербаков - Кандидат-лейтенант
Степан поднял крышку багажника, расправил ее и аккуратно сложил. Вдвое, еще раз вдвое, еще раз вдвое. Перенес фиатик с Йергом на дорогу, осторожно положил сложенный стальной лист на заднее сиденье. А вдруг "тот" действительно живой и успел туда перебраться. Эх, парень! Ну, потерпи, потерпи. Часика три-четыре. Придется. Сейчас нам ехать к Дэди, а потом...
А потом все. Будь здоров, Ержик. Ты забудешь все это. Даже в бреду не увидишь. Живи, как жил. Ухаживай за своей Дэди, дай тебе бог счастья. А нас извини. Работа такая, Ержик. Ничего не попишешь. Друга вот моего видишь как... Сообрази я там, в городе, прикрой я "фолькс", отпихнул бы сам этот дурацкий ящик, а там бы его ребята приняли... Да какое тебе до этого дело) Потерпи еще недельку, пока будем сворачиваться.
Вернув остаток энергии, Степан почувствовал себя обессиленным и вялым. На педаль было не нажать. Было двадцать минут первого. Только к часу ночи он поспеет с Йергом к Дэди. Нехорошо, очень нехорошо. Нарушение. Ну, Ержик, извини. Всякое бывает.
А этот Волли, тоже хорош гусь! Удрал ведь. Струсил. Видел. И не остановился. Принц Оранский! И хорошо, что струсил. Что бы я там делал с ним на дороге? И со всей его компашкой? Даже не представляю.
- Как себя чувствуете? - спросила ниточка.
- Нормально.
Во рту было сухо. Тело ныло. Заноешь...
Заехали на левую автостоянку возле "Рузвельт-сентер". "Фолькс" в желтые и розовые цветочки, как ни в чем не бывало, притулился в уголке. На прежнем месте. Йерг проснулся. Забеспокоился. И поехали они к Дэди. Только лист с заднего сиденья убрали в багажник. На всякий случай. Вряд ли у Дэди сыщется любитель ночных катаний. Но подвезти кого-нибудь наверняка придется. Лучше убрать. Чтобы не было вопросов.
У Дэди они были к часу ночи. Парламент был в полном. Разгаре. Бог-внук нес несусветную. Чушь. Зубы болели.
- Ержик, ты что-то плохо выглядишь, - сказала ему Дэди и вдруг. Запустила руку в волосы. И взъерошила. У Йерга благодарно и расслабленно замерло. Сердце. Он схватил эту руку. Тонкую. Теплую. Желанную. И никуда ее не повел. Дэди. Но не потому, что Степан. Что Степану худо. Нет. Надо было что-то сказать. Но что? Он не знал, что сказать... Эх, Ержик, Ержик.
Худо. Горит все внутри. Башка кружится.
Всю дорогу до дома тошнило.
Поставив в ванную сложенный стальной лист, Степан отер мокрый лоб. Душ принять? Ну его к черту. Вот дупло!
И, уже теряя сознание, соскальзывая спиной по зеленым и красным плиточкам на стене в черную шевелящуюся бездну, кандидат-лейтенант Степан Левочкин передал по линии связи:
- Чувствую себя плохо. Очень плохо. Нуждаюсь в помощи...
10
- Генерал, я протестую. Я категорически протестую. Я обжалую ваши действия в президентуре!
Лорд Хафэнаур был вне себя. Подумать только! Столько мысли, столько труда, такие великолепные установки! Прекрасно работающие установки! Какие возможности. И все это обращено в пыль! В ничто! В пустое место!.. Нет, это невероятно, это неслыханно!
- Эти установки были осуществлены исключительно Силами порядка для проведения одной особой операции, исключительно за счет специального фонда. Они принадлежали силам порядка. Право решать их судьбу - это исключительное право вооруженных сил. Я не понимаю вашего протеста и категорически его отклоняю.
Нет, генерал де ль'Ойр прекрасно понимал лорда Хафэнаура. Они ждали этих установок. Они мечтали о них и знали, что нет никакой надежды их осуществить. Во всяком случае при их жизни. И вдруг такая возможность! В обход всей громоздкой бюрократии, всех этих советов, комитетов, комиссий! Огромные мощности, бешеная надежность, все по последнему, по сверхпоследнему слову. И не без их участия. Тандем Година - Ю оказался на редкость эффективным. И вдруг все это рушится, потому что какой-то тупоголовый солдафон вздумал соблюдать букву инструкции, ни с кем не советуясь, никого не спросясь, не пожелав даже просто подождать месяц-другой, пока будет согласована процедура передачи... И как) Доктора Джорджа Ю услали, специально услали и в его отсутствие за несколько часов буквально разнесли все и теперь, не торопясь, восстанавливают какие-то жалкие лавчонки, стоявшие на этом месте.
- Ваше лордство! Завтра в десять ноль-ноль по среднеевропейскому времени в мемориальном центре вооруженных сил состоится церемония прощания с телами двух офицеров, погибших при исполнении служебных обязанностей. Я надеюсь, что Совет научных исследований будет там достойно представлен.
- Да, конечно, - сломавшимся голосом ответил лорд Хафэнаур.
Капитан Йозеф Дальманн был тяжело ранен, когда своим телом преградил дорогу Мора. Кандидат-лейтенант Степан Левочкин сделал все возможное для его спасения, но Дальманн не выдержал процедуры возврата. Сам Левочкин, уничтожая следы покушения, использовал себя в качестве концентратора энергии. Из-за недостатка времени ему пришлось превысить допустимые плотности, он получил тяжелейшие внутренние ожоги. Процедуру возврата он выдержал, но травмы оказались слишком серьезны. Оба перенесены в новые тела и скоро выйдут из госпиталя. Их прежние тела завтра будут торжественно преданы земле.
Нет, господа ученые! Ваша любознательность не знает предела, ваши возможности слишком велики. Ваши успехи раз за разом ставят на карту само существование человечества. Большей части которого не только непонятен, просто неизвестен ваш труд. И генерал де ль'Ойр не даст, вы слышите, не даст вам в руки эту отмычку в прошлое. Не даст! Извольте делать все, как положено. Наберитесь терпения. Спроситесь у человечества. А не у генерала де ль'Ойра, мадам Трантакавитас и еще двух десятков более или менее случайных персон. В обход не выйдет.
Кварт-майор Година заслуживает всяческой похвалы. И построил прекрасно, и уничтожил безукоризненно. Перескок через звание - дело экстраординарное. Но Година заслужил погоны секст-майора, и он их получит.
Все, чего вы добьетесь сейчас, лорд Хафэнаур, это отставки генерала де ль'Ойра. Он стар, он к этому готов и не будет особенно сопротивляться. Собственно, он давно уже решил для себя этот вопрос, но в эти месяцы его решение было неосуществимо. Он должен был довести это дело до конца. И он его доведет. До конца. И тем облегчит вам задачу.
Где-то там, четыреста лет назад, на окраине Бейрута в норе, выкопанной в глинистом откосе, живет нищий. Жалкий больной старик, покрытый отвратительными язвами. К нему и подойти-то противно. Даже у комиссии общественного призрения не хватает духу к нему подступиться. Он почти не выползает из своей норы. Откуда он взялся, никто не знает. На груди у него видели крест, так что он христианин. Сердобольные старушки из христианской общины посылают к его норе мальчишек. Кинуть туда кусок хлеба и пачку старых газет. Он, видно, уже тронулся, он очень любит старые газеты, долго их перебирает, а потом жжет, греет над пламенем руки и что-то бормочет.
