Геннадий Гор - Глиняный папуас
У меня не только с людьми, но и с вещами были хорошо налаженные отношения. И вес это было, наверное, потому, что я не задумывался об их происхождении. А после разговора с Громовым я стал задумываться о многом. А главное, мне очень хотелось изучить язык, на котором говорил мальчик и его родители. Ведь в этом языке не было слов и названий для тех явлений, которые нам только кажутся. Это был очень точный и очень умный язык.
Я чуть не проговорился Витьке о своем желании, по вовремя спохватился. Витька сказал бы мне:
- По английскому только что схватил двойку. Тебе ли изучать инопланетные языки?
Витька после того случая, когда я его увидел в очереди вместе со стариками и стройным интеллигентом, ходил смущенный и даже не заговаривал. Но однажды после уроков не удержался и спросил:
- Ну, как? Осудил или не осудил?
- Нет еще,- ответил я.- И вообще не собираюсь.
- Осудишь, - сказал уверенно Витька.
- Когда?
- Когда в тебе пробудится долг и сознание.
И тут Коровин стал меня просвещать и рассказывать про Джордано Бруно и еще про кого-то, кто боролся с суеверием и за это сгорел на костре. Рассказывал он долго, потом спросил:
- Ну, как, пробудилось в тебе сознание или еще по пробудилось?
- Не пробудилось,- ответил я.
Но Витька на этот раз проявил выдержку и терпение и ни разу не обругал меня ни обывателем, ни мракобесом. Тут я рассказал ему о своей последней беседе с Громовым и о необыкновенном слове "почти" и о языке мальчика.
Коровин выслушал меня и сказал:
- А доказательства? Где они? Может, все это выдумки и сказки? А потом, что значит это "почти"? Самое приблизительное и неточное слово. А ты же только что говорил, что у них даже для неба нет названия, потому что небо только кажется, а на самом деле его нет.
Трудно разговаривать с Витькой, а особенно спорить. Того и гляди, попадешь в расставленную им ловушку. Вот я, кажется, и попал.
- "Почти",- передразнил меня Витька.- Тогда я почти Наполеон, а ты изобретатель радио профессор Попов. А на самом деле? На самом деле мы обыкновенные школьники. И Громов тоже школьник, но воображает...
- Зачем ому воображать, он живет в одной квартире с необыкновенной находкой...
- Еще неизвестно,- перебил меня Коровин,- что это за находка и существует ли она? Об этом несчастном плезиозавре, о сигналах из другой галактики, о пришельцах и об умственной деятельности дельфинов тоже много писали. А ведь не подтвердилось.
- А тут подтвердится,- сказал я.- Уверен, что подтвердится, и очень скоро. Честное слово.
- Честное слово? - переспросил Витька. И на лице его я увидел такое выражение, какого еще никогда не видел. Смесь торжества и полного бесповоротного презрения.
- Извини, - спохватился я.- Я, кажется, не так выразился.
- Не-е-ет. Именно так, как хотел. В этом честном слове весь ты с потрохами. А ты знаешь, какой вред науке может принести твое честное слово?
- Нет, не знаю.
- Не знаешь! А тебе бы следовало это знать. Мра-кобес, обы-ва-тель.
Коровин произнес эти слова по слогам, а потом посмотрел на меня, как на воришку, пойманного в метро, где некуда бежать. Не только Витькян взгляд, но и его слова меня страшно испугали. Я очень уважал науку и, конечно, не хотел ей причинять вреда.
- И большой вред я причинил? - спросил я Витьку.
- Огромный,- ответил Витька и вдруг задумался. От того, что он сосредоточенно думал, лицо его немножко подобрело.
- Вот что,- сказал он,- я дам тебе одни совет.
- Какой?
- Исправь свою ошибку.
- А как?
- Не имей никакого дела с Громовым. Это мой совет, и ты должен к нему прислушаться.
Витька любил красиво выражаться еще до того, как в него попала стрела, но после того, как он подружился с молодым интеллигентом, он стал выражаться еще торжественнее.
- А при чем тут Громов? - сказал я.
- Громов и наносит главный вред науке,- сказал Витька,распуская непроверенные слухи про мальчика и выдавая себя за него.
- Он себя за него не выдавал,- сказал я,- зачем ему выдавать? Он и есть этот мальчик.
Тут, видно, у Коровина не хватило других аргументов, и он показал мне кулак. И после того мы пошли с ним в разные стороны.
Витькин кулак не произвел на меня никакого впечатления. Скорей наоборот. Но слова о вреде, который я причинил науке, не давали мне покоя. По-видимому, ошибку я все-таки совершил. И ее необходимо было исправить.
Я невольно задумался. Об ошибках и о том, что их нужно исправлять, я слышал много и в школе и дома, а также читал в пионерской газете и разных книжках. Но там речь шла о совсем других ошибках. И те ошибки было совсем нетрудно исправить.
В чем же заключалась моя ошибка? Может, в том, что я не проявил настойчивости и, бывая на квартире Громовых, не попытался попасть в кабинет громовского отца, где, возможно, хранилась археологическая находка? Во всяком случае, если я и нанес вред науке, то как-нибудь. невзначай. И ошибку, конечно, нужно исправить и для этого побывать у Громова.
Громов сказал мне:
- Вытирай ноги! - и показал на половичок, плетенный из камыша.
Я, конечно, вытер. А потом еще раз, прежде чем войти в их квартиру.
В квартире было тихо. Отец Громова улетел в Киев на какую-то конференцию или симпозиум, а мать уехала куда-то к парку Победы навестить родственницу-старуху, которая лично знала Айвазовского и еще кого-то, может, даже Тургенева и Салтыкова-Щедрина.
- Значит, ты один? - спросил я.
- Вдвоем,- ответил Громов тихо.
- А кто же второй, домработница?
- Да нет. Он.
- Кто он?
- Ну, мальчик.
- Так ты же и есть он?
- Иногда. Но сегодня четверг. А я бываю им только по пятницам.
- А это точно? Совершенно научно? А то Коровин обвиняет...
- Не беспокойся. Точно и научно,- ответил Громов.- Я сегодня тебя с ним познакомлю.
Мне стало не по себе. Начали подрагивать рука и нога. И вдруг стало холодно, страшно холодно, не знаю отчего.
Мы прошли по коридору и остановились возле дверей кабинета.
- Только ты сразу много вопросов ему не задавай,- шепнул Громов.
- Кому - ему? Тебе?
- Да при чем тут я? Мальчику.
- А почему нельзя?
- Тише... Не любит! Особенно, когда спрашивают о пустяках.
Громов открыл дверь, и мы вошли в кабинет. Там кто-то сидел в темноте. Громов зажег свет. И то, что затем я увидел, я не смог бы объяснить не только Витьке Коровину, но даже самому себе, своим чувствам.
Сначала я подумал, что вижу свое отражение в зеркале. Но через мгновение я дал себе полный отчет в том, что в кабинете не было никакого зеркала. И однако же, я видел свое собственное отражение. Напротив меня стоял мальчик, во всем абсолютно подобный мне, и улыбался, словно рассматривал в зеркале свое отражение.
