Ричард Маккенна - Вернись домой, охотник
— Попробуй, — сказала она.
Он попробовал. Долька была прохладной и свежей, с необычным и очень приятным вкусом. Он съел еще несколько, изумленно глядя на Мидори.
— Их тут очень много, — сказала она. — И у каждой свой вкус, Они растут специально для нас.
Он смотрел на Мидори, на это красивое ущелье, залитое чуть загадочным светом. И не выдержал — закрыл глаза и отвернулся.
— Не могу. Я этого недостоин.
— Ты достоин, Рой.
— Нет, Мидори. Ты всегда любила эту планету. А я только и думал, как ее убить. А теперь она подарила мне все это… Я хочу ее любить, но не могу! И никогда не смогу. Я просто не смею!
— Послушай меня, Рой. — Мидори стояла перед ним, но не открывал глаза. — Жизнь на этой планете с момента своего зарождения обладала неограниченными возможностями. Она овладела окружающей средой, использовав лишь ничтожную часть своего потенциала. И жизнь эта никогда не разделялась, не восставала сама против себя. Но поэтому не было и эволюции. Жизнь здесь как бы спала. И она могла бы спать вечно.
— Но тут явились мы с танасисом, да?
— Да. Мы заставили ее меняться, активизировать генную рекомбинацию; повысилась температура, и ускорились все процессы. А то, что происходит в одном месте этой планеты, может быть повторено в любом другом, потому что здесь все едино. Для этой планеты один год эволюции — то же самое, что для Земли миллионы лет. И здешняя жизнь поднялась на новый уровень сознания.
Он почувствовал, как она положила руку ему на плечо, но не открыл глаз.
— Пойми, Рой, — продолжала она, — мы разбудили ее! Теперь она знает и любит нас!
— Любит нас за танасис?!
— И танасис она тоже любит. Своей любовью она победила танасис.
— И меня. Приручила меня. Приласкала, Дрянь такую. Не могу я, Мидори!
— Да нет же, Рой, нет! Теперь она нами думает. Мы биохимические мысли этого странного разума. И любой фитон — тоже мысль. Мне кажется, что мы заставляем здешнюю жизнь концентрировать ее интеллект. Мы для нее — что‑то вроде системы символов. Мы стимулируем ее мышление. — Мидори понизила голос; он чувствовал ее тепло и близость. — Понимаешь, Рой, мы — первые ее мысли, которые могут думать сами. Это великая и священная тайна. Только через нас планета фитонов может постичь свою красоту, осознать свои чудеса. Она любит нас. Мы ей нужны. — Мидори прильнула к нему. — Посмотри им меня, Рой!
Крейг открыл глаза и увидел ее улыбку. Он провел рукой по изгибу ее спины, и Мидори задрожала. Крейг крепко обнял ее. Теперь ему было хорошо.
— Да, я люблю эту планету, — сказал он. — В тебе и через тебя.
— Я люблю тебя ее любовью, — прошептала она, уткнувшись ему в плечо.
Ошеломленные тем, что наконец обрели друг друга, они пошли к морю, взявшись за руки. Потом стояли на искрящемся Песке, и холодная вода плескалась у их ног.
— Рой, ты можешь себе представить, что мы никогда не заблеем и не состаримся? И никогда не умрем…
Он зарылся лицом в ее волосы.
— «Никогда» — это же страшно долго! — сказал он.
— Если мы устанем, — улыбнулась она, — то сможем расшириться во всепланетном сознании. Ведь это же не смерть!
— И здесь будут жить наши дети.
— И их дети — тоже.
— И ведь теперь эта планета могла бы спасти каждого, верно? — спокойно спросил он.
— Да. И стариков, и больных. Здесь бы они нашли вечную молодость и здоровье.
— Но там, на орбите, — он посмотрел в голубизну небесного купола, — там крутится ракета и предупреждает всех, что эта планета смертельно опасна. Если бы только люди узнали…
— …что для них главная опасность — это они сами!
— Когда‑нибудь узнают.
