Христо Поштаков - «Если», 2001 № 05
Само название города содержало совершенно недвусмысленную подсказку или, если угодно, намек. Шотландский поселок Льюкарс, в честь которого получил название этот город на берегу чужого океана, являлся, фактически, некрупным пересадочным узлом, расположенным вблизи заброшенной базы Королевских ВВС. Сев в Льюкарсе на автобус или взяв такси, можно попасть в Сент-Эндрюс, а один из поездов доставит вас в Данди или Ферт. Ничем другим Льюкарс не примечателен.
Но в нескольких милях от этого скучного пыльного поселка на самом берегу залива до сих пор видны выступающие из торфа ряды камней. Это остатки фундамента древней крепостной стены, которая когда-то давно — больше двух тысяч лет назад — окружала римский форт. Сам император Септимус Северус, будучи в зените славы, однажды побывал здесь, на северной границе Империи, и глядел с этой стены на залив Сент-Эндрюс и молчаливые Грампские горы, где обитали пикты — загадочный, дикий народ, покрывавший тела своих воинов синеватыми татуировками.
Обо всем этом я думал, шагая по мокрой парковой дорожке и глядя на пасмурное небо. Льюкарс тоже был границей империи, затерянной в пустоте Вселенной крохотной пересадочной станцией. Не потому ли и я прилетел сюда? Разве не желал я пересесть на другой поезд и окончательно изменить свою жизнь, в которой повидал так много, а сделал так мало?
Я где-то читал, что перелетные птицы на Земле находят дорогу при помощи ультразвука. Звуковые образы далеких морей ведут их по правильному пути в теплые страны, где достаточно еды и где им ничто не угрожает.
Некое подобие этих ультразвуковых колебаний связывало, должно быть, Льюкарс и сгудонские корабли. Сначала я ничего не слышал и не чувствовал, но люди вокруг меня начали останавливаться и наклонять головы, словно прислушиваясь. Должно быть, они чувствовали то, что мне, чужаку, было недоступно.
Потом и я услышал — нет, скорее, уловил какой-то далекий гул. И — о, Боже! — я узнал его! Прошло больше пятидесяти лет с тех пор, как эта низкая вибрация впервые отдалась во всех моих костях, в каждой клеточке моего тела, но я не забыл, нет!.. Я помнил, узнал!
Люди вокруг меня уже двинулась куда-то, и я последовал за ними. Сначала нас было совсем мало, не больше полутора десятков, но вскоре — я и сам не заметил, когда это произошло — в парке собралась толпа человек в двести, и люди продолжали прибывать. Когда мы наконец подошли к центральному холму парка, нас было уже около тысячи. Вокруг яблоку негде было упасть, однако на самый холм никто не поднялся. Колонисты — и старые, и молодые — стояли молча и, задрав головы к небу, ждали.
Я не посмел спросить, что, собственно, происходит. Вместо этого я тоже поднял голову и, заслонив ладонью глаза от солнца, которое начало пробиваться сквозь редеющие облака, стал смотреть в небо. Прошло сколько-то времени, и из толпы раздался глухой ропот; он все нарастал, и вскоре я увидел на фоне серых туч огромный белый китообразный корпус, который опускался все ниже. Это был сгудонский визголет, и толпа разразилась ликующими воплями.
Мне, человеку с прошлым — с таким прошлым, — подобная реакция должна была показаться более чем странной, и все же я не удивился. Ведь всем, что имели колонисты, они были обязаны появлению таких вот кораблей. Их благополучие и самая жизнь зависели от Сгудона; белые визголеты и огромные грузовозы, которых они никогда не видели, но которых с нетерпением ждали, были той нитью, которая связывала колонистов с их сгудонскими покровителями и благодетелями.
Визголет один раз прошел над парком, так что я разглядел его тень, быстро скользившую по самым низким, самым редким и почти совершенно прозрачным облакам, и, развернувшись, пошел на посадку на тот самый холм, куда так никто и не поднялся. Этот корабль был таким же белым, сверкающим и совершенным, как тот разведчик, который я первым из землян увидел много лет назад. Несмотря на свою режущую глаза белизну, он почему-то представлялся мне теплым на ощупь. И, как и прежде, визголет выглядел воплощением мощи. Неземной мощи и могущества.
На несколько мгновений корабль, выпустивший белые, как у чайки, крылья для движения в атмосфере, завис на высоте нескольких сот футов от земли. Как ни странно, я не слышал ни высокого, визгливого воя, ни натужного рокота двигателей, уравновешивавших силу притяжения планеты, хотя в моей памяти эти два звука были навсегда связаны с обликом белого кита, опускавшегося на землю из поднебесных высот, словно на дно океана. Мои уши различали только глухой рокот, становившийся громче по мере того, как сгудонский корабль-разведчик садился на холм в центре парка.
Прошло несколько томительных минут, и визголет опустился на холм. Утробное урчание двигателей смолкло, в корме открылась диафрагма люка, и на пандусе пологого трапа, выдвинувшегося из молочно-белой брони, показалась фигура сгудонца — дельфиноголового существа, с комичной важностью ступавшего на коротеньких толстых ножках. По совести сказать, не очень-то они симпатичный народ — эти наши благодетели и владыки.
Сгудонец оглядел толпу, потом поднял руку и чуть заметно взмахнул ею, приветствуя людей. В ответ раздался дружный вздох, который мог означать и приветствие, и благодарность, и преклонение, и раболепный восторг. Я почти сразу заметил, что на сгудонце не было персонального защитного устройства, какие они всегда носили на Земле. Такое устройство создавало вокруг обладателя нечто вроде защитного поля, которое своим мерцанием и негромким потрескиванием напоминало окружающим, кто является хозяином положения. Очевидно, в мире, который сгудонцы создали для своих друзей-землян, они не считали нужным использовать подобные устройства, хотя им не могло не быть известно о недавних взрывах. Сгудонцы, несомненно, считали, что старые колонисты и младокаледонцы могут убивать друг друга сколько им угодно, но ни одна группировка не осмелится перерубить питавшую их пуповину и причинить вред тем, от кого зависело само существование колонии.
Между тем на пандус поднялись несколько человек — очевидно, представителей местной администрации. Они обменялись с посланцем Сгудона рукопожатиями и, повернувшись к согражданам, тоже помахали им руками. Затем вся группа двинулась вниз, на ходу обмениваясь улыбками и рукопожатиями с теми, кто стоял ближе всех к трапу, и наконец разместилась в двух сверкающих лимузинах. («Интересно, — подумалось мне, — во что обошлась их доставка?») Люк корабля тем временем закрылся, и огромный визголет замер, словно в ожидании — молчаливый, могучий, надежно запертый.
Я огляделся по сторонам. Пожилой колонист, стоявший рядом, перехватил мой взгляд и улыбнулся.
