Сергей Лексутов - Полночный путь
— Да Серик — ладно… Печенегов опять в степях видели. Сказывали, с латинами они братаются… Не к добру все это… Ох, не к добру!
— И куда ехать-то? — нетерпеливо спросил Серик.
— А есть пустынь под Новгород-Северском, там настоятелем старый мой друг обретает покой в молитвах. Тот еще душегубец был по молодости… Буйствовал, не хуже Серика!
— На ладье, што ли, пойдем?
— Мои ладьи все в Сурож ушли, да и возвращаться придется санным путем. Так что, поедете на лошадях.
— А заплатишь сколько?
— Не обижу. Все ж таки самая любимая дочка… Поболе заплачу, нежели своим стражникам… Своего коня можешь дома оставить — дам добрых коней. Ну, по рукам?
— По рукам!
Ударили по рукам. Купец, проверяя, сдавил ладонь так, что она заныла. Серик ответил и пересилил, купец запросил пощады, проговорил восхищенно:
— Пацан, а рука, будто клещи… А што с ним будет, когда заматереет?..
Батута пробурчал:
— Если заматереет… С его-то нравом…
— Завтра с рассветом и отправитесь, — проговорил купец. — Вооружись, как следует. Сказывают, черниговцы шалят…
— У меня самострел есть, — не удержавшись, похвастался Серик.
— Самостре-ел? Могучая штучка… Где взял? У половцев, поди?
— Да нет, брат сделал…
Реут повернулся к Батуте:
— А на заказ сделаешь?
— Чего ж не сделать? Сделаю…
— Вот и сговорились… Два десятка!
— Чего, два десятка? — удивился Батута. — Гривен?
— Да нет, самострелов!
— Ты што же, воевать собрался?
Реут вздохнул, протянул:
— Всем нам воевать надобно собираться… Начинай самострелы. Я приказчика пришлю с задатком… — повернувшись, он вышел к коню, легко вскочил в седло, кивнул: — На рассвете. Смотри, не проспи. Молодой сон крепок… — и ускакал.
Глядя ему вслед, Батута протянул:
— Темнит, чего-то купчина… В Киеве дочке его помолиться негде…
Весь остаток дня Серик собирался. Сходил к лучных дел мастеру, купил сотню древок стрел, мимоходом нанес ему обиду, заявив, что брат наконечники не в пример лучше делает. Купил три тетивы. Слишком быстро Сериков мощный лук рвал тетивы. Потом они с Прибытком долго насаживали наконечники. Увязал в пучок три десятка стрел к самострелу. Долго думал, что может понадобиться в долгом пути по лесам. Он уже хорошо знал, что может потребоваться в долгом пути через враждебную степь, но по родной земле далеко ходить, еще не доводилось. Наконец, только к вечеру уложил седельные сумки. Да еще пришлось прихватить мешок с зимней одеждой.
На рассвете пришлось запрячь телегу, потому как оружие и припасы и втроем было не утащить. Прибыток поехал возницей. У купеческого двора уже стоял обоз; одних телег было шесть штук, да верховых лошадей с десяток. Что там было на телегах, Серик не приглядывался; все завернуто в рогожи, и угловатые тюки были и округлые. У головной телеги стоял сам Реут с человеком, одетым в кольчугу и в шлеме с личиной. Личину он так и не поднял. Реут махнул рукой мальчишке, стоящем с конем в поводу. Конь, и правда, был не хуже половецких, рыцарских. Громадный, с широченной грудью и необъятным крупом. Серик принялся навьючивать на коня седельные сумки, Реут придирчиво оглядывал его оружие, наконец, видимо оставшись довольным, проговорил:
— Ты кольчугу-то надень… Рюриковы дружинники по городу рыщут, до сих пор моего Горчака ищут…
— Эт, какого Горчака? — машинально спросил Серик, снимая с седла мешок с кольчугой и подкольчужной рубахой.
— А меня… — сказал стоящий рядом незнакомец, и на миг приподнял личину.
Серик узнал в нем человека, которого совсем недавно спас от мечей Рюриковых дружинников. Серик и в кольчугу успел обрядиться, и оружие пристроил по привычным местам, а дочка Реута все не выходила. Наконец, вышла, в сопровождении двух нянек, высокая, статная, покрытая почти непрозрачным покрывалом. Так что, Серик лица не разглядел, как ни старался.
Реут махнул ей рукой на срединную телегу, сказал:
— Я с вами, Серик, Горчак, работников посылаю хоть и вооруженных, но вы на них шибко не рассчитывайте; не обучены они ратному делу. Ну, с Богом… Тро-огай!
Серик махнул Горчаку:
— Иди в голову, а я замыкающим…
— Чего так? — спросил Горчак.
— А если нападут — я увижу, и успею стрелу достать…
— Умно, — кивнул Горчак, трогая коня. — Стреляешь-то, как?
— Подходяще. Рюриковым дружинникам понравится так же, как я и мечом владею.
И запели телеги походную песню. Только выехали за город, Анастасия подозвала Серика, откинула покрывало, капризно проговорила:
— Ты Серик, да?
Серик кивнул, поглядел в ее лицо, и долго не мог отвести глаз, такой красивой она ему показалась. Она засмеялась:
— Глаза проглядишь! А помоложе стражника батя найти не мог? Ты, хотя бы, от лесных татей оборонить сможешь?
Серик весело рассмеялся:
— Надо же… Нашелся хоть один человек, кто не слышал про мое буйство…
— А, так ты тот самый Серик, что поубивал десять Рюриковых дружинников?!
— Эка брешет народ… Мы всемером рубились против двадцати, и убили всего троих…
Она долго с интересом разглядывала его, наконец, заговорила:
— Серик, я верхом хочу… Растрясло меня на этой телеге, сил нет! Все кишки в ком заплелись…
— Реут сказал, беречь тебя, как зеницу ока… — раздумчиво протянул Серик.
Он и сам знал, как тяжко трястись весь день в телеге. Серик крикнул:
— Горчак, а что по этому поводу наказал Реут?
Горчак повернул коня, подъехал, спросил:
— По какому поводу?
— Ну, верхами Анастасии ехать?..
— А чего ж не поехать и верхами? Вот отъедем подальше, и пусть пересаживается. Заводных коней — эвон сколько…
Солнце поднялось высоко. Наказав Горчаку, чтобы вел обоз без остановок, Серик отъехал под ближайшие деревья, затаился в подлеске. Если имеется преследование, они не должны отпускать обоз дальше, чем на две версты. На таком расстоянии и не упустишь, и на глаза не попадешься. Выждав, пока обоз пройдет не меньше трех верст, Серик поскакал вдогонку. Преследования явно не было. Или Рюриковы дружинники прокараулили обоз, или не ждали, что Реут отправит с ним Горчака.
Догнав обоз, Серик распорядился останавливаться на отдых. Костров решили не разводить — полно было снеди, захваченной из дому. Впервые Серику довелось пировать с купеческой дочкой, хоть и за походным столом. Няньки быстро расставили походные деревянные миски с еще не остывшей мясной кашей, разложили пироги, разлили в чаши духовитый мед. Работники обедали поодаль. На поляне стрекотали поздние осенние кузнечики, полуденное солнце заметно пригревало. Серые девичьи глаза все чаще и чаще задерживались на Серике, а у него от этого сердце замирало, и будто пропускало удар.
