Оксана Аболина - Подмастерье
— Вывих… — выдохнул Ерёмин.
На лице старике отразилось непонимание.
— У него вывих предплечья, я сам могу это вылечить! — торопливо заявил Сергей. — Не надо доктора, понимаете?
Он не был уверен в диагнозе, но пару раз на тренировках в спортзале такие ситуации случались, и он хорошо запомнил, как нужно действовать. Ну а риск… Что ему остается? Только надеяться: руки у чечухов растут оттуда же, откуда у людей. Попросил усадить пострадавшего спиной к столбу и крепко держать плечо, затем осторожно согнул ему руку и, держа за пальцы, равномерно, без рывков стал вытягивать на себя. Пальцы у чечуха были жёсткими, рабочими, с огрубевшей кожей и мозолями. Он всё тянул и тянул, мысленно прося кого-то неведомого помочь, и, наконец, раздался сухой щелчок, короткий выкрик дикаря и предплечье стало на место. Через несколько минут ученик старика уже удивленно сгибал и разгибал руку, что-то радостно хрипя ломающимся подростковым басом. Затем торопливо надел пояс с метательными прутьями и стремительно убежал: наверное, ловить крысозмея для благодарной жертвы Отцу-Небу. Сергей проводил его взглядом и с гордостью посмотрел на Соню: вот, мол, каков я! На душе у него действительно было радостно. За то, что не сбежал, не бросил девчонку одну. За то, что всё так удивительно хорошо разрешилось, и сейчас они отправятся дальше. А когда придут на ферму, Соня обязательно расскажет про его «геройство», а он будет скромно отмахиваться: мол, чего тут такого, каждый бы на моём месте… Интересно, если набраться наглости и попросить у старика свои вещи, отдаст?
— Можно забрать наши вещи?
— Они уже не ваши, — тихо ответил старик. — Но вот это, — он кивнул на шкатулку с семенами, — можешь забрать. Пусть Отец-Небо и Мать-Земля видят, что чечухи щедро вознаграждают добрые дела.
— Нам нужны маски, — в первый раз за всё время Соня подала голос.
— Вам нужны маски… — эхом откликнулся старик, поднялся с плетёнок и жестом подозвал нескольких дикарей. Пожевал потрескавшимися губами, помолчал, обдумывая Сонины слова и начал тихо, нараспев, говорить:
— Когда-то, давным-давно, чечухи и люди были одно. И лицо у них было одно, и глаза — одни, только сердца — разные. Они не различали друг друга, никто не различал их, только Мать-Земля могла разобрать: этот — человек, этот — чечух. Большое зло принесли люди Земле: как черви грызли тёплое тело её, и сосали чистые соки её, и пили чёрную кровь её. И тогда Отец-Небо разгневался и решил наказать их. Но как было различить: кто — человек, а кто чечух? Но Отец-Небо мудр, и он придумал: люди стали ядовитыми. Прикасаясь друг к другу, они умирали в страшных мучениях. Ели ядовитых животных, и умирали. Ловили ядовитую рыбу, и умирали. Собирали ядовитый урожай, и умирали. Только те, у кого было другое сердце, не умерли, а изменились. Они — чечухи. Должны были остаться только они, но хитрые люди спрятались в городах и переждали гнев Отца-Неба. Но теперь мы — разные, и можем различать друг друга. Твой спутник прикоснулся к следующему хранителю истины, и осквернил чистоту тела его. Так гласит Истина. Но другая Истина говорит мне: он помог. И как мне соединить их?
Старик сделал паузу, а потом заговорил на своём языке: видно, переводил сказанное.
— Так бывает часто, — почти без перехода продолжил он для Сони и Ерёмина. — Одна Истина говорит одно, другая — другое. Истин много, и я ищу среди них дорогу. Да будет так: чечухи отпустят вас, но пойдете вы через Плохой туман без масок. И пусть Истины выяснят между собой, кто прав.
Тропа спускалась вниз, по другой стороне холма, почти не петляя в траве между редких кустарников. Внизу, укрытая Плохим туманом, лежала Овражина — последний оплот некогда существовавшего здесь поселения под названием Ямщина. Ерёмин слышал о таком: там, где люди не могли поставить купол, они изобретали иные способы отгородиться от мира. Увы… Ни один из них не помог уберечься от заразы. За прошедшие века ветер развеял отравленные туманы, но видно этот подпитывался чем-то. За широкой — километров десять — Овражиной, почти от самой её кромки, поднимался по холмам густой зелёный лес. Несколько крон деревьев торчали и над самим туманом: видно, растения как-то приспособились к особой атмосфере этого места. Масок пленникам так и не отдали, несмотря на все просьбы и увещевания Ерёмина. Твари… Он же им помог! Возмущение время от времени выплескивалось наружу, и Сергей бросал гневные взгляды на сопровождавший их конвой чечухов.
— Полчаса человек может в Овражине выдержать, — негромко сообщила ему Соня. — Охотники рассказывали, что некоторые и больше. А потом на свежий воздух надо, продышаться.
— А идти через неё сколько? — угрюмо спросил Ерёмин.
— Часа два… — вздохнула девчонка. — А бегом — нельзя, скоро задохнёшься.
И, понизив голос, совсем тихо прошептала:
— Надо от чечухов сразу драпать, как в туман зайдём. Бежим вдоль кромки, а как невмоготу — выскакиваем.
— Раньше прут в спину получим, — проворчал Сергей.
Бросил взгляд на клубящийся внизу туман и внезапно остановился.
— Ты чего? — спросила Соня.
— Подожди, — отмахнулся Ерёмин.
Промелькнувшая мысль была проста, как дважды два. А что если… Но неужели до этого никто не додумался раньше? Хотя, если у людей с собой маски, они просто не будут задумываться о том, как перебраться на «другой берег» без них. Ерёмин принялся оглядываться по сторонам, что-то ища, и конвой тоже остановился, с опаской и любопытством поглядывая на своего пленника. Вожак — тот, что поймал их — не торопил. Наблюдал внимательно и даже как бы с интересом: что же ты придумал, мышь, ползущая в пасть крысозмею? Наконец, Сергей увидел какой-то камушек, поднял, попробовал провести по ладони и довольно улыбнулся, увидев, что камушек оставляет след. Выпрямился, внимательно рассматривая Овражину, и стал наносить на ладонь какие-то знаки.
— Сергей, что ты задумал? — кажется, Соня впервые назвала его по имени.
— Потом! Не мешай.
Так и не сказал, пока рисовал на ладони жирные точки. И до самой Овражины тоже не сказал. Шёл молча, сосредоточенно, что-то прокручивая у себя в голове. Резкий запах, ударивший в нос, заставил зажмуриться, но отступать было некуда. Тропа утонула в бесцветной полупрозрачной дымке, намокла, набухла, стала влажной, видимость упала шагов до тридцати. Чечухи обволоклись своей естественной защитой, но по-прежнему неплохо ориентировались и не отставали от путников. Всё же дышать здесь было можно. С трудом, но можно. Вот только головокружение: оно началось спустя минут пять и становилось всё сильнее и сильнее. Растительность в Овражине, действительно, была. Чахлая, робкая и редкая, но была. Впрочем, это даже к лучшему, что редкая. Иначе сориентироваться здесь было бы совсем нереально. Двигались молча, экономя дыхание, и потому Соня ничего не спросила, когда её спутник сошёл с вильнувшей в сторону тропы и, схватив её за руку, повёл своим, неведомым маршрутом. Заупрямилась было, но Сергей лишь потянул сильнее, и она доверилась. Дыхание напрочь сбилось, начали слезиться глаза, а ещё донимал кашель — сначала редкий, потом — всё чаще, а теперь уже выворачивая наизнанку. По расчётам Сергея полчаса уже миновали, но они всё шли и шли, а искомой цели так и не было видно. Неужели он промахнулся? Голова гудела так, что Ерёмин почти ничего не соображал, но упрямо тянул Соню за собой. Наконец, он заметил то, что искал — толстый ствол дерева. Только бы это было то дерево! Подведя к нему Соню, Сергей громко проорал:
