Пол Ди Филиппо - Потерянные страницы
Я получила валентинку от Микки! Он сделал это из вежливости, или, может…
Тоби советует: «Не бросайся на него как отчаянная, малышка. Пусть он немного погадает и поразмыслит».
Такая вот жестокая тактика, женская хитрость, но, видимо, стоит довериться опыту Тоби.
Понедельник, 3 марта 1942 года Дорогая Присцилла.
Помог ли совет Тоби, или взяла верх чистота моего сердца — не важно. Достаточно сказать, что Микки поцеловал меня!
Произошло это так.
Мы только что отыграли очень пылкую сцену и приходили в себя, наслаждаясь содовой из студийного магазина в отдаленном уголке за декорациями к вестерну. Я все еще дрожала от напряжения, в которое меня приводила необходимость скрывать свои эмоции, а Микки, ангелочек, казалось, чувствовал, как я уязвима и как осторожно со мной нужно обращаться. Он подошел ко мне, я не удержалась и кинулась ему на шею (он ненамного меня выше), поцеловала его в левую щеку и собиралась поцеловать в правую, как наши губы встретились и соединились. Голова шла кругом, мы сжали друг друга в объятиях, целуясь без отрыва.
Должна ли я была так быстро уступить? Может, я слишком страстная?
Не важно. Моему счастью нет границ.
Воскресенье, 14 июня 1942 года
Дорогая Присцилла.
В тринадцать лет моя жизнь кончена.
Микки только что призвали в армию. И никакие связи дяди Луиса не помогли выбить для него отсрочку.
Любовь, что расцвела меж нами, должна пройти испытание разлукой, переживаниями и тревогой, которое постигло многие пары в сотрясаемом войной мире.
Боже, какой смысл в войне? Почему люди не могут жить вместе мирно? Почему они создают огромные самолеты и тяжелые бомбы? Почему миллионы долларов должны уходить на военную технику, когда нет ни цента на медицину и для бедноты? Почему некоторые голодают, когда где-то гниют излишки? Почему люди так неразумны?
Я не знаю ответа. Я только знаю, что всегда буду ждать возвращения Микки.
Четверг, 16 октября 1944 года
Дорогая Присцилла.
Я только что получила письмо от Пима и Мамс!
Когда им пришла повестка от эсэсовцев, они решили бежать из Голландии. Благодаря мучительным уловкам они добрались до Швейцарии, где теперь могут в безопасности переждать войну.
У меня с души камень упал. Сомневаюсь, что им удалось бы бежать, будь они отягощены нами с Марго. Наконец-то мудрость наших дядей достигла своей триумфальной кульминации!
Если б у меня были еще последние новости от Микки. Он пережил день высадки, и война для него только начинается…
Воскресенье, 12 ноября 1944 года
Дорогая Присцилла.
Микки возвращается домой.
Он потерял ногу.
Четверг, 3 января 1945 года
Дорогая Присцилла.
Война так сильно изменила Микки. Уходил он на нее беззаботным мальчиком, в которого я влюбилась. Представшие перед ним ужасающие сцены, события, в которых он принимал участие, изранили его душу.
Даже я, находясь дома, в безопасности, была глубоко потрясена сообщением из освобожденной Германии о так называемых концентрационных лагерях… Кажется, в них канули все друзья моего детства, сгорели, как мотыльки в пламени свечи.
Я до сих пор люблю Микки и, конечно же, всегда буду его любить. Однако я знаю, что короткой детской интерлюдии, когда мы были так счастливы, не повториться. После того как мы поженимся, мы сделаем безвозвратный шаг во взрослую жизнь. (Странно, никогда не могла представить себя взрослой.)
Я твердо решила посвятить остаток своей жизни заботе о Микки.
И, конечно, искусству.
Пятница, 19 декабря 1949 года
Дорогая Присцилла.
Почему я снова пишу, после долгих лет молчания, которые я была столь занята разными делами, что забыла даже о моем самом старом важнейшем друге? Надо сказать тебе, что Марго эмигрировала в Израиль, чтобы быть с Мамс и Пимом. Вот и конец моей мечте, что мы будем жить в одном большом доме. (Хотя кто, как не твоя многострадальная Анна, смог бы жить с бедным Микки…)
Как же мне хочется суметь поверить во что-нибудь, во что угодно, но так же страстно, как Марго. Боюсь, я утратила эту способность. Единственное, во что я в силах верить, так это в вымышленную жизнь на сцене.
Я никогда не говорила Марго, как много для меня значит ее присутствие. Мы ссорились, как и все сестры, однако под любым раздором скрывались глубокое понимание и нежность. Последним проявлением ее сестринской преданности перед отъездом было обещание, взятое с Микки, что он бросит пить.
Суббота, 12 июня 1951 года
Дорогая Присцилла.
Наконец я добилась развода.
Судебный процесс был таким унизительным, фактически аморальным. По законам штата Калифорния я была вынуждена привести доказательства моральных издевательств со стороны Микки. Нетрудная задача, если учесть его резкость, когда он пьян, но все же неприятная. Когда я вспоминаю наши невинные первые свидания, да и те месяцы брака, когда Микки искренне пытался заново начать карьеру, я плачу: как могла жестокая война разрушить такое? Что могло быть хуже? — спрашиваю я в жалости к самой себе.
Впрочем, выпив пару «мильтаунзов» и разгладив складки, я надеваю профессиональную актерскую маску. Адвокат Микки в отместку разворошил давний скандал с Винсентом Миннелли. К счастью, нет никаких доказательств моей беременности — я сделала все, чтобы не показываться на публике последние несколько месяцев и, естественно, не сниматься, — и никто не нашел маленькую Лизу в приюте штата Миннесота. Поэтому, как я и надеялась, решение судья вынес в мою пользу.
Все же выиграть дело было невероятно сложно: пришлось потратить немало времени и денег. До сих пор не могу поверить, что моя жизнь превратилась в такое.
Ах, Присцилла, если б я только осталась с Пимом и Мамс в Амстердаме! Нам бы наверняка удалось вместе бежать в Швейцарию! А после войны я могла бы вернуться в наш маленький домик по улице Мерведерплейн, номер сорок шесть. Встретила бы одного из старых друзей и стала бы обыкновенной голландской hausfrau[4]! Какая то была бы сладкая жизнь! Без корыстных агентов, капризных звезд, пластических операций в ближайшем будущем…
Но ужасы, которые я только что описала, составляют мою жизнь, и тут уж ничего не поделаешь.
Хотя… знаешь что?
Глубоко в душе, спрятанной под тонной грима, я до сих пор верю в доброту человеческую.
ДОЛИНА СЧАСТЬЯ НА КРАЮ СВЕТА
В предоставленной самой себе британской колонии Кения, в Восточной Африке, в году от Рождества Господа нашего 1939-м, в тени гор Абердэр, у берега вероломного, глотающего людей озера Наиваша, где под головокружительными небесами раскинулось холодное, но плодородное плоскогорье, стоял особняк из камня кремового цвета, фамильярно называемый Дворцом Джинна — дом Джосса и Молли Эррол, а также центр восстановления потрепанных нервов отверженных беженцев из Европы.
