Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра (Хроники брата Кадфаэля - 4)
Тем временем Иво Корбьер замешкался в стороне, в промежутке между ларьками. Некоторые места, еще оставались свободными: только на рассвете их займут припозднившиеся торговцы. Сгущавшаяся тьма затрудняла поиски, но Иво был неутомим и дотошен и, кажется, ничего не имел против того, чтобы провести ночь без сна. Похоже, воспоминание о ярких глазах Эммы придавало ему сил. Кадфаэль и Родри ап Хув обогнали его на несколько ярдов, когда услышали громкий, настойчивый зов молодого человека.
- Боже мой, что это? Берингар, возвращайтесь!
Голос звучал так, что все стремглав бросились на него. Корбьер находился в стороне от дороги, где шарил между сложенными переносными лотками и парусиновыми тентами. Было темно, но в мерцающем свете звезд, присмотревшись, можно было разглядеть то, что увидел Иво. Из-под натянутой на легкую деревянную раму парусины торчали обутые в сапоги ноги. На какой-то миг все оторопели, ибо, по правде говоря, никто до сей поры по-настоящему не верил в то, что с купцом случилась беда. Затем Берингар ухватился за раму и отбросил легкую палатку в сторону. В темноте смутно вырисовывалось человеческое тело, выше колен завернутое в плащ, закрывавший и лицо. Лежавший не шевелился и не издавал ни звука.
Сержант наклонился и посветил единственным имевшимся у них фонарем, а Берингар потянул за складки материи и приоткрыл лицо. Стоило ему это сделать, как на собравшихся пахнуло таким духом, что они замерли на месте, переглянулись и с подозрением принюхались. Движение Берингара, по-видимому, растревожило мнимого мертвеца: он громко всхрапнул и обдал столпившихся вокруг мощной волной перегара.
- Мертвецки пьян и совершенно беспомощен, - заключил Берингар с облегчением в голосе, - к тому же это, по всей видимости, не тот, кого мы ищем. Судя по всему, этот малый валяется здесь уже несколько часов, и будет чудом, если проспится до рассвета. Давайте посмотрим, что это за парень.
Он бесцеремонно сорвал со спящего плащ, а стражники за ноги отволокли его в сторону. Пьяный что-то невнятно пробормотал и снова захрапел. Свет фонаря высветил копну взъерошенных каштановых волос, широченные плечи и лицо, которое, будь он трезв, возможно, выглядело бы смышленым, живым и даже миловидным, но теперь, обрюзгшее, с открытым слюнявым ртом и красными веками, производило отвратительное впечатление.
Приглядевшись к лежавшему, Корбьер ахнул и воскликнул:
- Фаулер! Черт бы побрал этого пропойцу! Так-то он выполняет свои обязанности. Господь свидетель, я заставлю его пожалеть об этом.
Он захватил пятерней жесткую шевелюру и гневно потряс парня, но решительно ничего не добился - тот лишь всхрапнул пару раз погромче, приоткрыл на миг остекленелые глаза и что-то промычал, умолкнув, как только его бесцеремонно уронили на землю.
- Подумать только, - возмущался Корбьер, - этот пьяный бездельник мой... мой сокольничий и арбалетчик Турстан Фаулер. - Он пнул спящего сапогом в ребро, впрочем, не очень сильно, и махнул рукой. Что толку? Этот остолоп не скоро придет в себя, но уж, когда очнется, горько пожалеет о своем непослушании. Признаться, я с удовольствием окунул бы его в реку, чтобы прохладился. Ведь я строго-настрого заказал ему покидать пределы аббатства, а он мало того, что болтался невесть где, еще и напился как свинья, стоило мне выйти за ворота. Боже милостивый, ну и вонища. Какой дряни он налакался?
- Одно несомненно, - заметил Хью, - этот парень не в том состоянии, чтобы на своих ногах добраться до постели. Раз он ваш человек, вам и решать, как с ним поступить. Но я бы не советовал оставлять его здесь на ночь. К утру начисто оберут - и без штанов останется. Здесь по ночам шляется всякий сброд, ни одна ярмарка без этого не обходится.
Иво отступил на шаг и с отвращением уставился на пьяного слугу.
- Если вы позволите мне взять пару ваших стражников да прихватить здесь какую-нибудь доску, мы отнесем этого пропойцу в обитель и зашвырнем в одну из тех келий, куда сажают проштрафившихся братьев. Пусть-ка проспится на каменном полу, это будет ему добрым уроком за такое свинство. А завтра весь день ему придется просидеть впроголодь, авось это его образумит. А нет, так в другой раз я с него шкуру спущу.
Спящего взгромоздили на доску и понесли. Всю дорогу он безмятежно храпел, отчего с трудом тащивших его стражников так и подмывало швырнуть бедолагу оземь. Кадфаэль, Берингар и прочие невесело смотрели вслед этой процессии. Искали-то они купца, а нашли какого-то пьяницу.
- Эй, глянь-ка, - шепнул Родри ап Хув на ухо Кадфаэлю. - Эан из Шотвика высунулся. Не утерпел, решил потихоньку посмотреть, что здесь творится.
Кадфаэль обернулся и увидел, что в притулившейся у стены дощатой палатке приоткрылось окошко и оттуда высунулась голова, резко очерченная в бледном свете ночи. Монах успел приметить лишь нос с горбинкой и обманчиво узкие, покатые плечи, но тут окошко бесшумно затворилось и перчаточник пропал из виду.
Упорно, не жалея сил, прочесывая ярд за ярдом, спутники осмотрели всю дорогу и вернулись к берегу реки, где их дожидался Роджер Дод. Никаких следов Томаса из Бристоля обнаружить не удалось.
На следующий день вверх по Северну поднялась лодка из Билдваса и около десяти утра пришвартовалась возле моста. Но вместо того чтобы приняться за разгрузку доставленной на ярмарку глиняной посуды, владелец суденышка попросил немедленно известить шерифа о том, что на борту у него имеется особый груз, выловленный в небольшой бухточке возле Этчама, и что, по его разумению, груз этот как раз по части шерифа. Жильбер Прескот, у которого и других дел было невпроворот, послал сержанта в аббатство с наказом найти Хью Берингара и передать, чтобы он занялся этим делом.
Пресловутый груз лежал на дне лодки, принадлежавшей мастеру-горшечнику. Он был завернут в грубую парусину, из-под которой просачивалась вода. На дне лодки расплывалось темное пятно. Лодочник развернул парусину, и взгляду Берингара предстало тело рослого, грузного мужчины лет пятидесяти - пятидесяти пяти, с редеющими, тронутыми сединой волосами. Черты некогда округлого лица заострились. Сомневаться не приходилось - это был не кто иной, как мастер Томас из Бристоля, но лишившийся своего щеголеватого наряда, капюшона и колец и оставшийся в чем мать родила.
- Мы увидели, что на отмели что-то белеет, - пояснил горшечник, поглядывая на свой улов, - и шестами подцепили его, беднягу, да и в лодку. Я могу показать вам это место возле островка близ Этчама. Мы решили, что следует доставить его сюда как утопленника. Только, - мрачно добавил горшечник, - он вовсе не утонул.
И это была сущая правда. О том, что купец не просто свалился в воду, свидетельствовало то, что он был наг: едва ли он сам, по доброй воле, снял бы с себя все до нитки. Но еще более явно на причину его смерти указывала крохотная, узкая ранка под левой лопаткой. Вода смыла кровь, и лишь небольшой порез остался на том месте, где в тело Томаса из Бристоля вошел тонкий, острый стилет, пронзивший его сердце.
